35-летие «Дикой охоты короля Стаха» и 75-летие Валерия Рубинчика
Пересматривая эту картину, за которой закрепилась слава одной из первых советских лент с элементами мистики и страха, к тому же решённой в типичной стилистике «киноготики» (впрочем, вряд ли отечественные зрители знали тогда, что это вообще такое?!), неожиданно обнаруживаешь, насколько она актуальна сейчас и воспринимается печальнее и даже обречённее, чем раньше.
Если прежде обращали внимание на атмосферу неведомого и загадочного ужаса, витающего роковым образом над родовым замком Яновских в белорусском Полесье в самом конце XIX века, то теперь становится куда яснее иносказательная и символическая подоплёка всего происходящего. И в поисках подходящего аналога данной зашифрованной притчи, которая повествует не только о том, что некое древнее проклятие продолжает довлеть над этой местностью и проживающими там людьми, боящимися чего-то необъяснимого и скрытого, довольно быстро вспоминается практически параллельно снятая
«Грузинская хроника XIX века» Александра Рехвиашвили.
Кафкианская природа обоих произведений, которые несомненно соотносятся и с
«Процессом», и с
«Замком», заключается не в одном лишь мотиве абсурдного морока, подчиняющего себе людей, словно сомнамбул, и превращающего окружающую реальность в подобие призрачного сна или навязчивого ощущения дежа вю, когда уже затруднительно провести грань между подлинным и мнимым, действительным и ирреальным. Фильмы Рубинчика и Рехвиашвили, будучи отнесёнными по времени действия к рубежу двух столетий, вместе с тем проговариваются вполне явственно и определённо о тягучей и выматывающей эпохе застоя конца 70-х годов в СССР.
Но если «Грузинская хроника XIX века» в силу своей большей арт-хаусности, как сказали бы сейчас, была моментально прочитана и понята тогдашними кинокритиками в качестве крамольного послания с двойным дном, то всё-таки жанровая «Дикая охота короля Стаха», которая имела, помимо фестивального успеха, ещё и весьма значимое признание у публики (11,2 млн. зрителей в 1980 году), осталась недостаточно отрефлексированной. И при нынешнем обращении к ней, тем более зная ряд последующих работ режиссёра, особенно
«Нанкинский пейзаж», который ещё не казался в пору своего создания в 2006 году окончательным завещанием мастера, очевиднее постигаешь суть тех корневых проблем, что волновали его на протяжении четырёх десятилетий пребывания в кино.
Кроме классического и вечного вопроса об эстетическом отношении искусства к действительности и тесно с этим связанным представлением творца о соотнесённости вымысла и реальности, а также пригрезившегося и истинного (уже в ранней короткометражке
«Красный агитатор Трофим Глушков» сопоставлены экранные иллюзии и мир гражданской войны, вдобавок процитированы строчки Беранже:
«Честь безумцу, который навеет / Человечеству сон золотой»), Валерий Рубинчик довольно упорно, пусть и не всегда открыто для всех, стремился прояснить иное. Как соприкасаются между собой сугубо индивидуальная Вселенная отдельного человека и большое людское сообщество, разветвлённая система всевозможных связей, норм поведения, правил приличия, государственных законов и даже непостижимых верований и заблуждений. И как взаимодействуют и влияют друг на друга мир внутри и мир вовне.
Так что финал «Дикой охоты короля Стаха» теперь рифмуется с предостерегающим исходом «Нанкинского пейзажа» - как Время, вступая в свои безжалостные права, способно поглотить, будто мелкую песчинку, конкретную судьбу индивида. А главное - как Система, принимая абсолютно безличную форму, подавляет с помощью страха или, напротив, высвобождает в людях агрессивные инстинкты, из-за чего они становятся послушными винтиками даже в том случае, когда смеют по-своему противостоять общепринятому миропорядку. Герой-идеалист, который смотрит грустно и растерянно сквозь зарешеченное окошечко увозящей его полицейской кареты, вряд ли может обрадоваться, подобно судебному приставу, что наступил XX век. Он словно ведает то, что уже знает автор.
1 комментарий
обсуждение >>