«Интердевочка»: Нигде и никогда.

К 90-летию со дня рождения Петра Тодоровского

26 августа исполняется 90 лет со дня рождения Петра Ефимовича Тодоровского, известнейшего режиссера, сценариста, оператора, принадлежавшего к поколению кинематографистов-фронтовиков, автору «Военно-полевого романа», «По главной улице с оркестром» и других любимых фильмов. Все они отличаются пронзительной интонацией, человечностью и верой в людей. Сегодня мы вспоминаем выдающийся фильм «Интердевочка», ставший лидером советского проката в 1989 году.


Когда пересматриваешь спустя четверть века фильм «Интердевочка» Петра Тодоровского, знаменательно ставший самым последним кассовым чемпионом (посещаемость составила по 44 млн. зрителей на серию) советского кинопроката, который был официально уничтожен всего лишь через год после выпуска картины, то поражаешься, прежде всего, что это горькая, безжалостная, без преувеличения трагическая социальная лента о стране, а вовсе не история валютной проститутки. Удивительная точность деталей и даже мельчайших обрывков фраз лучше свидетельствуют о прозорливости художника, который нутром чувствует время, скатывающееся куда-то в небытие, откуда уж наверняка нет пути, да и в прежнюю жизнь никак нельзя вернуться.


Заглавная героиня Елены Яковлевой ненароком произносит: «Я женщина или где?». Её мать, скромная и правильная учительница в школе, сразу же поправляет: «Или кто?». А Таня отвечает со смехом: «Или что?». Вроде бы пустяшный разговор, в котором попутно выясняется, что лучше: быть бедными, но честными - или богатыми, но бесчестными? Как говорится, оба варианта хуже. Кстати, подобная раздвоенность существования этой молодой женщины проявляется в том, как намеренно противопоставлены друг другу два её облика: в качестве интердевочки, зарабатывающей валюту за свои сексуальные услуги иностранцам, и обычной советской труженицы в больнице, где она на хорошем счету. Вряд ли такое могло быть в реальности, однако в художественном плане эта программная альтернатива между честностью и богатством, стоящая перед героиней, словно подготавливает её переход будто в иное измерение, когда она выходит замуж за шведа и оказывается в благополучном обществе за пределами родины, по которой начинает тосковать.


Между прочим, последний час повествования, действие которого происходит как раз за границей, явно уступает сценам, снятым в СССР - и не только потому, что режиссёр гораздо хуже представляет себе иностранное бытие, и ему трудно зацепиться за какие-то житейские подробности и характерные нюансы, знакомые наизусть по отечественной жизни. Собственно говоря, прямолинейность и однозначность ряда творческих решений в шведских эпизодах как бы заранее запрограммированы, и создатель фильма чуть ли не намеренно прибегает к очевидным сюжетным ходам и их воплощению на экране, включая финал, фактически стоп-кадр, вдруг обрывающий рассказ из-за отсутствия иного выхода из положения (для проката в Швеции была подготовлена другая версия, но она вообще не вышла, поскольку партнёрская кинокомпания успела разориться).


А на самом-то деле, следовало бы поступить ещё более жёстко и решительно, демонстративно отказавшись от заграничных сцен, и резко поставить точку тоже на звучащей за кадром песне «По диким степям Забайкалья», но в тот момент, когда интердевочка только села в самолёт, направляющийся из Ленинграда в Стокгольм, и наивно пребывает в уверенности, что обрела долгожданную свободу - и отныне заживёт богато и счастливо. Возможно, это видится куда отчётливее и яснее лишь сейчас, когда мы сами вместе со страной будто проделали свой тернистый путь на Запад, навстречу сытому капитализму, и неожиданно постигли оглушающую истину, что бесчестное благоденствие мало кому принесло подлинную радость, включая тех, кому оно действительно досталось.


И когда смотришь заново «Интердевочку», вышедшую 25 лет назад на экран, не раз ловишь себя на крамольной и постыдной мысли, что почти ничего не изменилось по сути в «родных Палестинах» - если только какие-то несущественные мелочи и сугубо внешние приметы. А вот то место, где мы по-прежнему находимся, называется «нигде и никогда», некая чёрная дыра, из которой никак не выбраться, сколько ни пытайся! Перефразируя старый анекдот, можно сказать обречённо: «Это наша родина, доченька!». Что отнюдь не исключает вполне удачных судеб других интердевочек и интермальчиков, да и просто благонравных и по-настоящему деловых граждан из бывшего СССР, которые сумели устроиться за границей и абсолютно не мучаются «спасительной горечью ностальгии». Но речь-то о художественном обобщении и поистине тревожном ощущении, что по-своему пророческое кинопроизведение Петра Тодоровского, толком не воспринятое четверть века назад, перекликается (как ни покажется это кому-то парадоксальным и даже глупым!)… с «Калиной красной» Василия Шукшина, одной из немногих настоящих трагедий по жанру в советском кинематографе. «Калина красная, // Калина вызрела. // Я у милёночка // Характер вызнала. // Характер вызнала, // Характер ой какой! // Я не уважила, // А он пошёл с другой».


Между прочим, первая работа Тодоровского ещё в качестве сопостановщика, явно недооценённая и совершенно недопонятая, называлась «Никогда».