25 сентября 1924 года, ровно столетие назад, в московском кинотеатре «Арс» состоялась премьера фильма Якова Протазанова «Аэлита» — вольной экранизации одноименного романа «Красного графа» Алексея Толстого об ученых и пролетариях, отправившихся из нэпмановской России прямиком на Марс, где вот-вот обещает вспыхнуть рабочее восстание. Прохладно встреченный критиками-современниками, фильм, тем не менее, оставил след в истории как первая отечественная научная фантастика, роскошный пример кинематографического авангарда, рекламы, сатиры и просвещенного сменовеховства. Появление «Аэлиты» не только открыло новую главу в советской кинематографии, но и предсказало скорое наступление другой эпохи — с грезами о неизведанном космосе и еще более неизведанном социализме «в отдельно взятой стране».
Сто лет тому вперед «Аэлиту» так и хочется наречь первым нашим блокбастером на западный манер: по форме и по духу. Ни дать ни взять — «
Ночной дозор», конечно же с поправкой на технический прогресс. В год, когда основную массу советского кинопроизводства составляли агитфильмы и простецкие народные комедии, студия «Межрабпом-Русь» оказалась единственной, кто играет по-крупному. И речь не столько о поистине гениальном визуальном изображении инопланетного мира, созданного художником театра им. Вахтангова
Исааком Рабиновичем, или авангардно выдуманных марсианских костюмах дизайнера
Александры Экстер. «Аэлиту» в принципе делали с явным прицелом на хорошие кассовые сборы, мировую известность и всеобщий, как сказали бы сейчас, «хайп». Премьере ленты Якова Протазанова предшествовала долгая и весьма агрессивная рекламная кампания, в ходе которой москвичей буквально заставили интересоваться «Аэлитой»: таинственным сигналом
«Анта... Одэли... Ута...» покрыли всю столицу, каждую мало-мальски значимую газету и театральную тумбу. Опять же, первый такой задокументированный случай беспощадного русского пиара, восторженного и избыточного. А еще это первая для советского большого кино практика экранизации модного и актуального литературного произведения, созданного аккурат ко времени. Сама идея марсианских революционных хроник пришла Алексею Толстому не откуда-то из космического эфира. В 1924 году весь мир в замиранием сердца ждал редкое явление — астрономическое противостояние Земли и Марса. Две планеты подходили друг к другу менее чем на 53 млн километров, открывая астрономам редкую возможность рассмотреть нашего соседа по Солнечной системе вблизи. Подогретый романами Герберта Уэллса («Война миров») и Эдгара Райса Берроуза (сага о Барсуме) обыватель ждал новых научных открытий — чем черт не шутит, может даже обнаружение на Марсе жизни? Кто-то же там, далеко-далеко, выкопал эти многочисленные марсианские каналы, уже полвека смущающие ученых. Нет, что-то (и кто-то) там определенно есть...
Действие фильма и книги начинается в 1921 году, когда в России все еще идет гражданская война. Москва пребывает в запустении: город наводнен беженцами, беспризорниками, криминалом и ранеными солдатами. Даже об обильной еде героям приходится вспоминать разве что с ностальгией. И в этот, совсем не подходящий момент, городская радиостанция под руководством инженера Лося (
Николай Церетели) получает таинственный сигнал неизвестного происхождения. Расшифровать послание никому не под силу, но Лось уверен — неизвестный земной науке код принадлежит марсианам, желающим выйти на контакт. Где-то там, за миллионы верст от Земли, королева Марса Аэлита (
Юлия Солнцева) наблюдает за человечеством, мечтая о другой жизни. Она царствует, но не правит, вынуждена во всем следовать воле реального руководителя Марса — эксплуататора Тускуба (
Константин Эггерт), буквально удерживающего народ планеты в заложниках капитала.
Принцесса в высокой башне, только и ждущая рыцаря на высокотехнологичном интерпланетонефе — ну как тут Лосю устоять? Отставив житейские проблемы на потом, инженер и его случайный союзник — лихой красноармеец Гусев (
Николай Баталов) — устремляются в космос. Сами того не ведают, но прихватывают с собой сыщика-самоучку Кравцова (
Игорь Ильинский). Он пришел расследовать серию прокатившихся по Москве преступлений, забрался в космическую капсулу, а там история почти что комедийная: упал, очнулся — Марс. Впереди разношерстную компанию советских граждан ждет встреча с холодной, футуристичной планетой — конечно же, с обязательной любовной линией, интригами, предательством, восстанием народных масс и неожиданным сюжетным поворотом в финале.
Нашлось в «Аэлите» место и вполне типичной для блокбастеров обманке — зрителя, пришедшего смотреть на космическое приключение, добрый час мариновали социальной мелодрамой. Затянувшийся вступительный акт в духе «
Уплотнения» знакомил пришедших на сеанс не с марсианскими красавицами Юлией Солнцевой и
Александрой Перегонец, а с Москвой и москвичами во всем своем болезненном многообразии. Когда гениальный Лось не страдал по Марсу, он страдал по сбежавшим из страны друзьям, ревновал жену Наташу (
Валентина Куинджи) к залетному жигану (
Павел Поль) и телеграфным столбам. Революционный солдат Гусев маялся от безделья, мучая гармонь и девчонку Машу (
Вера Орлова), которую в итоге с легкостью менял на космическую авантюру. Герои целовались на смотровой площадке еще не взорванного Храма Христа Спасителя, катались на такси, выпивали (редко, но закусывали). Одним словом, с экрана лились понятные маленькие трагедии — эдакое спокойное бытовое мещанство, которое мог себе позволить «средний класс» в недолгую пору Новой экономической политики. Расхлябанность, впрочем, до добра никого не довела: в очередном приступе ревности Лось поступает в духе прожженного царского декадента — разряжает в неверную жену весь барабан своего «Смит-Вессона», после чего, приклеив усы и надев парик, убегает строить космолет. Великая миссия по отправке человека на Марс низводилась Протазановым и сценаристом
Федором Оцепом до опереточного побега от правоохранительных органов.
Толстому такое видение его романа не нравилось — слишком упростили, довели изобретательно символистский текст до уровня страдательных салонных драм. Того же мнения о новой картине оказалась и официальный советский медиум, сотворивший миф о том, что «Аэлита» — плохое кино. Журналисты ругали новинку за вызывающую бульварщину, а ее режиссера — за потакание совершенно не социалистическим вкусам аудитории. Идеологи нового советского кино прозывали ее невнятной вампукой. Итогом общественного негодования стал разгром фильма на кинокомиссии ЦК ВКП(б): «Аэлиту» не одобрили для отправки на экспорт. Фильм, который задумывался как международное явление, остался невыездным. Гораздо позже, в шестидесятых, установится официальная позиция советского киносообщества по поводу фильма: это был неудачный эксперимент, который решительно никому не понравился, да и забылся уже через год. Верить этому или нет — вопрос. Все-таки один только «Арс» крутил «Аэлиту» десять недель без продыху. И вряд ли при пустых залах. Хоть это и не нравилось партработникам, зритель на «Аэлиту» шел — создателям удалось привлечь его не идеологией, как того ждали, а человеческими удовольствиями — «эксплуатацией» вечных сюжетов о любви и (классовой) войне.
Ругали-то в итоге не «Аэлиту», а вызывающе несоветский, европейский подход к ее созданию. И причастных к ней людей — как на подбор «сменовеховцев» и «попутчиков» советской власти. Толстой только что вернулся из Веймарской республики и еще не успел превратиться в хорошо известного по сталинской литературе «Красного графа» — его роман в стране Советов вышел исключительно по протекции Максима Горького, а позже неоднократно переписывался для удаления особенно острых моментов. Яков Протазанов — «царский режиссер», снимавший еще «
Пиковую даму», после революции тоже покинул страну, работал на французской студии Gaumont и немецкой UFA (и был там вполне востребован). Естественно, по возвращении получил ярлык архаичного развратника и производителя мелодраматичного «мыла», был поруган за неуместную лиричность Маяковским и
Львом Кулешовым (последний прямо назвал Протазанова своим идейным врагом). Сценарист Федор Оцеп подозрительно много времени проводил за рубежом — выходит, учился там снимать чуждое кино? Даже оператором на фильм пригласили скромную звезду немецкого кино
Эмиля Шюнемана — кто же в двадцатых знал, что в будущем он будет снимать пропагандистские фильмы для Геббельса, а потом приключенческие для зрителя из ГДР? В конце концов, даже киностудия «Межрабпом-Русь», снимавшая «Аэлиту», была для советского кино явлением чуждым. Она мало того, что была прибыльной (немыслимо!), так еще и не государственной — на капиталистических принципах подчинялась не Москве, а немецким товарищам из организации Internationale Arbeiterhilfe. Тоже красной, «коминтерновской», но какой-то «не такой».
Таким образом, главная неудача «Аэлиты» не то чтобы культурная, скорее политическая: советская кинопромышленность ревностно относилась ко всему, что не могло уместиться в прокрустово ложе ее идеалов. Космическое приключение, в котором целование ручки марсианской королевы на поверку оказывалось важнее мировой революции, вызывало настороженность, и зрительский интерес не радовал, но раздражал. Возможно, неодобрение первого советского космического фильма — еще и первый в нашей истории случай добровольного отказа от «мягкой силы» и пропаганды с человеческим лицом. Сталинская Москва решила не показывать миру фильм, в котором человечные, красивые, обаятельно смешные советские люди совершают легкомысленную прогулку на другую планету и обратно — влюбляют в себя венценосных особ и народ, а потом возвращаются назад, потому что «есть еще дома дела».
Главный признак революционной гениальности «Аэлиты» по итогу спрятался не в авангардных декорациях и серпо-молоточном взгляде на фантастику. Как часто случается с кино, наилучшим его элементом оказывается святая простота. Сценарист-хитрец Оцеп протащил в сюжет один из самых забавных сюжетных поворотов немого кино: послание «Анта... Одэли... Ута...», заставившее инженера Лося размечтаться об иных мирах, в итоге оказывалось не воззванием с Марса, а всего лишь названием рекламируемых по всей Москве автомобильных шин. Вся эта космическая канитель стоила ровно одной покрышки — виртуозный щелбан всем эскапистам, попаданцам и прогрессорам, которых за следующие сто лет будет очень и очень много. Несложный, казалось бы, панчлайн, который имел серьезные последствия для советской космической фантастики. После «Аэлиты» путешественники уже не стремились к насаждению мировой революции по всей Солнечной системе. Киногерои будут предпочитать вещи куда более практичные: изучение неизведанного («
Планета бурь»), воспитание молодого поколения («
Большое космическое путешествие») или хотя бы лечение ментальных травм («
Солярис»), что тоже полезно... И, конечно же, спасение котиков — все мы понимаем, зачем на самом деле устремились на Луну герои «
Космического рейса», стартовавшего через десять лет после толстовского интерпланетонефа. И их в несерьезности идеологических символов уже никто упрекать не стал — это и есть та самая тихая жанровая революция, за которую нам стоит благодарить «Аэлиту» и век спустя.
2 комментария
обсуждение >>