В прокат вышла драма «Территория» - экранизация романа писателя и геолога Олега Куваева о людях, влюбленных в свою работу и Крайний Север. Режиссер картины Александр Мельник прочитал эту книгу 37 лет назад, влюбился в нее и теперь смог экранизировать, а мы поговорили с ним о закадровом тексте, расхождениях с первоисточником, музыкальной попсе и умном зрителе.
В вашей предыдущей ленте «Новая Земля» события также развиваются на Крайнем Севере, откуда такой интерес к этому региону?
Не знаю, просто люблю его. Я же гидролог по образованию, попал когда-то в экспедицию, потом на полярную станцию после института. Тогда и понял, что есть там что-то такое, что заставляет человека мечтать об этом и возвращаться туда, чтобы подышать воздухом. И мне это ощущение очень хочется передать другим, рассказать о том, что есть такая замечательная страна — Арктика, что мы — обладатели этого огромного, чудесного и пока еще почти не раскрытого пространства.
В «Территорию» Куваева вы тоже влюблены, по всей видимости?
Я прочитал книгу в 20 лет, в 1978-м. Тогда не я один - полстраны, наверно, зачитывалось. За прошедшие годы многое изменилось, но мне кажется, что роман по-прежнему актуален, поскольку речь в нем идет о нашем долге, чести, достоинстве, дружбе. О работе. Работа — нормальная, честная, серьезная — там как один из героев. Сегодня к ней иначе относятся, как к необходимости, к площадке для зарабатывания денег. Не у каждого так, но тогда нам всем казалось, что это очень важно — иметь настоящую работу. Так что да, я с тех пор люблю роман. Кстати, многое для себя в нем открыл, когда начал работать над сценарием: там, оказывается, много пластов.
А актеров, занятых в фильме, вы тоже обязывали книгу читать?
«Обязывать» - слово неправильное. Я надеялся, что они по крайней мере прочитают сценарий. Мы же знаем, что люди, которые приходят на съемочную площадку, часто относятся к этому как всего лишь к работе. Сегодня у них один проект, завтра - другой, потом - третий, в результате так вся жизнь и проходит, и все время кажется, что что-то настоящее еще впереди.
Мне нравилось беседовать с ребятами, нравилось, что мы были от всего мира отрезаны, и поэтому нам хватало времени на то, чтобы после ужина за чаепитием обсудить завтрашний день. Они возвращались к роману, брали его друг у друга, перечитывали что-то в попытке понять. Я думаю, что в итоге все они прочитали роман.
Как вы относитесь к экранизации «Территории» 1978 года, поставленной Суриным?
Я ее сознательно не пересматривал. Посмотрев ее в первый раз давным-давно, я понял, что эта лента не соответствует моим представлениям о духе книги. Это картина о чем-то другом, больше производственный фильм, что ли. Там не было настроения, режиссер пытался создать некое напряжение — поиски золота, конфликт и так далее. Мне это не казалось важным или интересным. Я не старался пойти по сценарному стандарту, принятому сегодня: обязательно антагонист, обязательно борьба, обязательно психологическое напряжение...
Ну этого и у Сурина нет.
Этого нет, но попытка была. Я же говорю, давно смотрел... Помню, что фильм не завоевал такого признания, места в умах людей, как книга.
Вы заручились поддержкой Фонда кино, которую в большинстве случаев получают проекты с определенным коммерческим потенциалом. То есть предполагалось, что у вас получится, условно говоря, блокбастер? Ну или хотя бы лента, рассчитанная на крайне широкую аудиторию.
Наверное, Фонд кино вправе рассчитывать на то, что мы завоюем огромную аудиторию — и мы сами тоже вправе. Я практически в этом уверен, это вопрос времени. Ну и вопрос денег. Возникают вопросы, связанные бизнесом, с прокатом в кинотеатрах. Но это другой разговор, вопрос, наверно, не ко мне, потому что я-то, в принципе, свою задачу выполнил. Удастся ли нам доказать Фонду кино, что фильм был нужен и поддержка оказалась целесообразной? Надеюсь, что да. Но вообще-то руководство Фонда посмотрело некую версию фильма, и только потом принимало решение о поддержке. Мы получили деньги, только когда у нас уже был материал.
И что на тот момент уже было отснято?
Да практически все. Мы получили 30 миллионов на безвозвратной основе на последнюю экспедицию — то есть когда уже было понятно, что картина будет. И второй раз, еще 30 миллионов, но возвратные, - на пост-продакшн и так далее. Надеюсь, нам хватит сборов для того, чтобы рассчитаться.
В фильме есть элемент для современных блокбастеров, скажем так, нетипичный. Это закадровый текст, да еще и в больших объемах. Почему вы его решили включить?
Есть фильм, который стал победителем в многочисленных зрительских номинациях, называется
«Побег из Шоушенка». Он весь построен на закадровом рассказе, и никто никогда не задавал вопросов, почему это так. Есть потрясающий фильм, который я очень люблю,
«Танцующий с волками». Там тоже используется этот прием. В нашем случае была задача не обрезать пуповину, а сохранить литературную связь с романом. Мне кажется, этого было бы непросто добиться, если бы мы текст перевели просто в схему. Мне, к сожалению, скучно смотреть сегодняшнее кино, даже те фильмы, которые много денег в прокате собирают. Они, по-моему, никакого отношения к кино как к искусству не имеют. Если фильм не воздействует на эмоции зрителя, если не заставляет переживать, плакать, радоваться, то это бесполезное развлекательное зрелище. Наверно, это удовлетворяет сегодняшние потребности, но тогда этому надо дать название с какой-то приставкой. Есть кино и есть не-кино. Вы же, например, если говорите о музыкальной попсе — говорите о ней с неким скепсисом.
Мы немного отвлеклись. Правильно было бы сказать, что текст за кадром появился просто по той причине, что вам проза Куваева нравится?
Он не вдруг появился, а сразу был задуман. Сразу был написан, я с самого начала знал, что и в каких сценах будет звучать.
Вы минуту назад сказали, что кино должно вызывать эмоциональную отдачу. В связи с этим у меня такой вопрос возник: не является ли закадровый текст подпоркой на те случаи, когда чисто кинематографических приемов не хватает? Вот у вас есть одна из центральных сцен, призванная раскрыть характер Баклакова, персонажа Добрыгина, — в ней за кадром объясняют, что он сейчас чувствует. Мне как зрителю кажется, что в этот момент меня немного обманывают.
Я не воспринимаю это как подпорку или костыль. Для меня это некоторое соотношение визуального ряда и литературного ряда. Мне оно нравится, я это делаю с удовольствием. Меньше всего мне хотелось бы аудитории говорить: сейчас я вам о том-то и о том-то хочу рассказать. Я делюсь со зрителем радостью: смотри, какой потрясающий текст! И какая потрясающая картинка! И какое потрясающее настроение в результате возникает... Я достаточно трезво могу оценить ситуацию, когда у нас закадровый голос не ложился куда-то, я его снимал просто, и все.
Вы говорите об уважении к тексту, а между тем у вас там как минимум одно расхождение, которое буквально глаз режет, это Петр Федоров в роли дяди Кости. У Куваева это человек, прошедший войну, на вид ему 60, и, цитирую, «мало кто знал, что ему всего 45». Федоров, прямо скажем, не очень соответствует.
Нашему дяде Косте в картине 35 лет. В 20 лет он закончил войну, успев повоевать два или три полноценных года. Все, что касается наполнения персонажа, на месте. Что касается визуальной стороны... Мне хотелось показать не человека, у которого выпали все зубы и так далее, а человека, который прожил большую жизнь и готов умереть сегодня, несмотря на свои 35 лет. Который, по большому счету, выполнил все, что ему предназначалось, еще в свои 20. Это касалось очень многих фронтовиков, вернувшись домой, израненные, избитые, они понимали, что закончили свою жизнь. У меня дед такой был. Ему было 30 с небольшим, когда он вернулся с войны. Было понятно, что он не проживет положенных человеку 70 лет. У меня всегда было ощущение, что он очень молод, но при этом прожил огромную жизнь. Вот я деда своего и показывал.
А Петя — мне нравится, как он работает. И мне самому по-человечески понравилось с ним работать. По поводу не соответствия внешности я вообще не заморачивался.
А почему вы вообще такое количество второстепенных персонажей из книги сохранили? Многие же кажутся необязательными в фильме.
Вы все время пытаетесь запихнуть меня в прокрустово ложе. У вас есть стандарт в голове, и вы хотите видеть этот стандарт на экране, да? А я пытаюсь вас заставить подумать о том, что бывает за пределами этого стандарта. Я это сознательно сделал, там все персонажи главные — и все второстепенные. А в нашей жизни это разве не так? Кроме самого себя, для вас есть еще какой-то персонаж, который вас интересует? Это же не так, как правило.
Сегодняшние фильмы — те, что под стандарт подогнаны - мне понятны, я знаю, как они будут строиться. Есть персонаж, он или она, который идет через всю картину, сталкивается с людьми, люди отваливаются, умирают, исчезают и так далее, но герой двигается дальше. Но у нас же есть возможность свободы творчества? Вот тогда считайте, что я ее и попытался на экране воплотить.
Расскажите немного о природных съемках. К фильму можно как угодно относиться, но пейзажи там сногсшибательные. Без компьютерной графики обошлось?
Снимали все по-настоящему, взаправду, что называется, ничего не подкладывали, ничего не меняли. Компьютерная графика использовалась в тех случаях, когда комар залетал в объектив, и потом этого слона надо было убрать из кадра. Очень хорошо, что хотя бы эта составляющая не вызывает вопросов.
Напоследок хотелось бы немного о саундтреке поговорить — как туда, например, песня в исполнении Леонида Федорова попала?
Песня-то замечательная, любим мы ее с молодости, и он ее тоже, видимо, любит. (Речь идет о «Песне Бена» из ленты 1958 года
«Последний дюйм» - примечание kino-teatr.ru). Он когда-то ее сделал как-то по-хулигански, по-домашнему. Потом попытался подготовить версию специально для фильма, но мы в итоге взяли первый вариант, который нашли.
А Муся Тотибадзе как в фильме оказалась?
Песню спела. («Баллада о детях Большой Медведицы» на стихи Олега Куваева — примечание kino-teatr.ru).
Да это понятно, просто это все та же сцена с Баклаковым, которую мы уже обсуждали. У Сурина в 78-м были только картинка и отличный саундтрек Артемьева — и зрителю вроде все более-менее понятно было. А у вас — тоже картинка, и картинка великолепная, но к ней еще страницы закадрового текста и песня в довольно, пользуясь вашей же терминологией, попсовой аранжировке. Возникает некоторый диссонанс, как мне кажется.
Что я могу по этому поводу сказать? Мне защищать Мусю? Или защищать себя? Я очень люблю этот момент, да и не люблю защищаться. Есть какая-то завершенная вещь, объясняться теперь, оправдывать себя — боже упаси! Вы либо принимаете, либо нет. Либо поняли, либо нет. Я-то отношусь к зрителю как к умному, выходящему за рамки стандартного мышления человеку. Для меня было очень важно эту песню в фильм включить. Опять же, была другая версия, с иной аранжировкой, большим числом инструментов. Мы оттуда вытравили все, что нам казалось лишним. Может, песня и Мусе-то не понравилась в таком варианте, она-то записывала ее совсем по-другому.
2 комментария
обсуждение >>