Тьерри Фремо: «Люмьеры были не только изобретателями кино, но еще и настоящими режиссерами»

В российский прокаты выходят «Люмьеры!» — необычный киноальманах, составленный директором Каннского кинофестиваля Тьерри Фремо. Полуторачасовой фильм состоит из сотни люмьеровских короткометражек, снятых в конце позапрошлого века Огюстом, Луи Жаном и их операторами в родном Лионе, в других городах Франции и по всему миру. Сам Фремо не только отобрал фильмы (всего их сохранилось около полутора тысяч), но и прокомментировал каждый из них для современных зрителей — и рассказал нам, какую роль на самом деле сыграли братья Люмьер в истории кинематографа и почему и по сей день так интересно смотреть на знаменитое «Прибытие поезда».



Когда и почему вообще у вас появилась идея фильма «Люмьеры!»?

Как вы, наверное, знаете, я работаю директором Люмьеровского института в Лионе, который также является своего рода архивом. И по сути моей первой работой — задолго до того, как я начал заниматься Каннским кинофестивалем, — было сохранение наследия братьев Люмьер и привлечение к нему внимания. Я начал заниматься этим, будучи ещё совсем юным, и больше всего при первом знакомстве с работами братьев Люмьер меня поразило то, что они были не только изобретателями кино, но еще и настоящими режиссерами. И, на мой взгляд, лучший способ донести эту мысль — снять подобный фильм, который объяснит зрителям, что речь здесь идёт о зарождении кинематографа, а не просто о его изобретении. Что касается непосредственно изобретения, то тут стоит назвать немало имен — Томас Эдисон, Этьен Маре, Эмиль Рено, Макс Складоновский, все они в конце позапрошлого века так или иначе способствовали появлению кинематографа. Но Люмьеры выиграли эту гонку, так как первыми смогли решить те проблемы, которые были у остальных. Я бы назвал их последними изобретателями той плеяды, в которую входили названные мною выше люди, и первыми кинематографистами плеяды, которая жива до сих пор — это все те, у кого есть камера и кто размышляет о том, как с её помощью рассказать миру ту или иную историю. В этом и был люмьеровский замысел.

После просмотра вашего фильма возникает странное чувство, будто Люмьеры придумали абсолютно все кинематографические приемы, которыми пользуются даже современные режиссеры.

Я испытываю то же самое чувство, несмотря на то, что видел каждый люмьеровский фильм сотни раз. Но сколько бы я ни смотрел и ни пересматривал их, из раза в раз удивляюсь — не как историк кино, а как простой зритель. И самая, как мне кажется, удивительная вещь — это простота их работы. Простота, которая сейчас является чем-то почти утраченным, простота, в которой и скрывается вся магия искусства в целом и кино в частности. Помните слова Пабло Пикассо: «Мне понадобилась вся жизнь, чтобы научиться рисовать так, как рисует ребёнок»?

Что касается вашего замечания, действительно, есть ощущение, что Люмьеры придумали многое из того, что после них неоднократно повторяли и продолжают повторять режиссеры. Думаю, дело в вопросах, которые они задавали себе: какую историю я хочу рассказать, куда мне поставить камеру и что мне нужно снять? Эти же три вопроса остаются основными для современных кинематографистов. Поэтому их фильмы выглядят такими живыми до сих пор.


На ваш взгляд, фильмы Люмьеров — больше документальное кино или все-таки художественное?

Люди, которые смотрят фильмы Люмьеров сегодня, зачастую полностью игнорируют сюжет, поэтому и относятся к их кино, как к изобретению. Тем более есть Жорж Мельес — вот он, по мнению многих, был первым, кто снимал художественные фильмы, тогда как Люмьеры были скорее документалистами. Но это в корне неверный взгляд! У Люмьеров огромное количество работ, которые можно считать художественными картинами. Разница между Люмьерами и Мельесом — это разница не между художественным и документальными кино, это разница между Феллини и Росселлини. Мельес — это Феллини, который в своих фильмах перепридумывал жизнь, это путь, которым идёт современное голливудское кино. Люмьер — Росселлини, который показывал жизнь такой, какая она есть, это Робер Брессон, или Аббас Киаростами, или Артавазд Пелешян, или Дзига Вертов. Одним словом, речь не о противостоянии, а о разном подходе к кинематографу.

Для вашего фильма вы написали потрясающий историко-социально-культурный комментарий, в котором, зачастую очень остроумно, указываете, на что стоит обратить внимание в каждом из люмьеровских фильмов. Насколько такие пояснения необходимы современному зрителю, чтобы смотреть эти работы?

Это было необходимой частью работы. Ведь, по сути, из множества люмьеровских фильмов я сделал один полуторачасовой, то есть перевёл их работы в современный, понятный сегодняшнему зрителю и приемлемый для нынешних кинотеатров формат. В этом и был замысел — вернуть кино Люмьеров в кино. И, конечно, я не хотел, чтобы получилось нечто скучное и чересчур серьёзное, поэтому с помощью моих комментариев я хотел объяснить зрителю суть проекта, взять его за руку и провести его по этому пути. Всегда здорово, когда вначале тебе поясняют что-то новое, ведь после можно смотреть и понимать то или иное явление самостоятельно — то же самое происходит и с живописью, и с музыкой. Я, к примеру, большой фанат Брюса Спрингстина, и, если я поговорю с вами о нем, вы будете слушать его песни иначе, но это все равно будет ваш опыт. Фильмы Люмьеров не принадлежать мне, они не принадлежат полностью ни одному из поклонников, ни одному лионцу, ни одному французу — это общее, международное наследие. Так что мой комментарий — это способ подарить миру это наследие.

На какую аудиторию рассчитан фильм? Он скорее для критиков и синефилов или все-таки для самых обычных зрителей?

Знаете, фильм очень хорошо прошёл во французском прокате, где его посмотрели около 130 тысяч зрителей, и был показан ещё более чем в 30 странах, так что фильм пользуется популярностью. Он и должен быть популярным, должен быть показан совершенно разной аудитории.

Для Каннского кинофестиваля вы каждый год отбираете фильмы из более чем полутора тысяч заявок. В случае с «Люмьерами!» вам пришлось отсмотреть примерно столько же работ. Можно ли сравнить эти два опыта? Что было легче и, может быть, приятнее?

Я считаю себя самым счастливым человеком в мире, так как работаю на величайшем кинофестивале, то есть на «передовой» современного кинематографа, и одновременно в Люмьеровском институте в Лионе, то есть занимаюсь историей кинематографа. Мне нравится, что в моей жизни есть и то, и другое, ведь иногда так здорово с головой погрузиться в изучение самого нового искусства, а иногда — отправиться в прошлое. Так что не хочу сравнивать: просмотр старых фильмов помогает мне в моей работе на Каннском кинофестивале, также, как и изучение работы братьев Люмьер невозможно без знания современного кинематографа. Смотреть фильмы Люмьеров — то же самое, что смотреть на мир собственными глазами. Каждая их работа — это самый первый фильм, о Москве, о Париже, о детях, о семье на пляже. Так что мне плевать, кого называют изобретателем кино, потому что меня волнуют только само кино. Мы не знаем, кто изобрёл живопись, литературу, скульптуру. Но мы точно знаем, кто изобрёл кинематограф — это случилось в Лионе, на определённой улице, и мы знаем имена этих людей.


Один из первых люмьеровских фильмов, которые я показывал на большом экране в Люмьеровском институте, был тот, в котором за камерой бежит маленькая вьетнамская девочка. Когда смотришь эту работу, снятую в конце XX века, сейчас, есть ощущение, что она все ещё жива, потому что сразу вспоминаешь другую вьетнамскую девочку, с известной фотографии 70-х годов, которая бежит навстречу камере, спасаясь от сброшенных американцами бомб. Между этими двумя изображениями — весь 20 век. Кинематограф братьев Люмьер ценен тем, что показывает людей, которые не знали, каким будет будет будущее, только мечтали о нем — о том, что оно будет счастливым, свободным, полным радости. Но это не так, в этом будущем будут Первая и Вторая мировые войны и множество других трагических событий. В этом смысле люмьеровские фильмы — свидетельство того, что человечество могло быть счастливым. Такого больше нигде не увидеть.

Сейчас есть ощущение, что главные международные фестивали — я имею ввиду Канны, Венецию, Берлин, Торонто — соревнуются друг с другом в праве первыми показать громкие премьеры. Как вы относитесь к этому? И считаете ли вы, что Каннский фестиваль по-прежнему удерживает пальму первенства в этой гонке?

Я считаю, что Канны все ещё остаётся самым главным и важным кинофестивалем. Но это не столь важно. И Венеция, и Берлин, и Торонто, и Московский фестиваль — у всех международных смотров одна миссия. Открывать авторов, открывать новые формы, рассказывать новые истории. Да, Каннский, возможно, является в этом смысле самым влиятельным, но у него те же цели. Особенно сейчас, в эпоху интернета, в эпоху развития всевозможных онлайн-платформ. Изобретение братьев Люмьер, которое и сейчас собирает людей у экрана, особенно важно именно в это время — ведь они изобрели не только сам аппарат и кино как вид искусства, но ещё и придумали саму культуру смотрения.

К слову об интернете и новых платформах — как вы относитесь к тому, что даже в Каннах появляются картины, снятые при поддержке Amazon и Netflix, а то и вовсе в формате VR?


У кино богатая история, в которой было много различных этапов развития. Сейчас мы проходим через один из них, связанный как раз-таки с распространением разнообразных платформ. Но где бы его ни показывали — в интернете или по телевизору — кино есть кино и остаётся им. На языке кинематографа, на том, каким он был у братьев Люмьер, у Эйзенштейна, у Феллини, разговаривают и современные молодые режиссёры, хотя само кино меняется, и невозможно делать вид, что оно остаётся таким же, каким было несколько лет назад. Поэтому я рад, что такие компании, как Amazon и Netflix вкладывают деньги в производство фильмов и становятся площадками для их дистрибуции — нужно идти вперёд и не бояться встретиться с будущим лицом к лицу.

Вы будете продолжать свои режиссёрские опыты? Может быть, уже есть идея нового проекта?

Моя работа — смотреть фильмы, снятые другими режиссёрами. Даже эта работа — фильм братьев Люмьер, с комментариями Тьерри Фремо. Так что единственное, чем я займусь, это сиквелом «Люмьеров!», ведь работы ещё очень много, они сняли 1800 картин. И моя цель — показать их миру.