Союздетфильм
В ноябрьские праздники 1937 года — “ХХ лет Великого Октября” — мы с мамой пошли гулять на Кировскую. У магазина Чаеуправления я рассматривал витрину. К нам подошел молодой мужчина, начавший пристально разглядывать меня. Маме это не понравилось. Потом он достал “лейку” и стал меня фотографировать. Мама взорвалась:
— Вам мало того, что вы дни и ночи ходите под окнами, вы и в праздник не даете ребенку покоя!
Мужчина был ошарашен.
— Вы меня, по-видимому, не за того принимаете.
— Нет, я вас именно за того принимаю, кто вы есть.
— Я кинорежиссер со студии “Союздетфильм”.
— ???
По-видимому, незнакомцу удалось убедить маму в том, что он действительно режиссер. Они обменялись адресами.
Через некоторое время пришло приглашение на пробы. В декабре 1937 года я был приглашен на главную роль конферансье в детском фильме-концерте “Музыкальное ревю”. Потом это название было признано чрезмерно западным, и фильм вышел на экраны в 1939 году как “Веселые артисты”. Моим режиссером оказался тот самый незнакомец с улицы, Юрий Ефимович Фрадкин, дядя Юра, это был его первый фильм.
С января 1938 года началась увлекательная жизнь, оторвавшая на время маму и меня от ужасов ежовщины. По утрам к подъезду подъезжала студийная “эмка” и везла нас в Лихов переулок близ Петровки, где тогда размещалась студия. Мама сразу же сказала, что отец находится под следствием. Снимать Колю Воронцова — сына потенциального врага народа — было опасно для судьбы будущего фильма. Тогда было решено снимать меня под маминой фамилией, так я стал Колей Вертмиллером. Лишь в 1939 году я смог вернуть себе фамилию и поступить в музыкальную школу как Коля Воронцов.
Фильм был выпущен в двух вариантах — цветном (чуть ли не первый советский цветной фильм для детей) и черно-белом. В главных ролях мы снимались вместе с Ирой Большаковой. Она была уже кинозвездой со стажем, предыдущей ее ролью был... Павлик в фильме “Белеет парус одинокий” (1937) по повести В. Катаева. Большая роль досталась маленькой и симпатичной Тане Дмитриевой — дочери известной в ту пору дикторши Всесоюзного радио. В одной из сцен снимался знаменитый клоун Каран д’ Аш (потом подобные шутки с пародированием французского показались неуместными, и народный артист СССР Румянцев стал именоваться просто Карандашом). Как-то я пришел в цирк, Карандаш меня узнал, бросил с арены мяч — я был счастлив.
Идея фильма Ю. Фрадкина была в стремлении показать многонациональный парад юных дарований Страны Советов, “вундеркиндов”, среди которых были скрипач Ося Майстер (его судьбы не знаю), арфистка Оля Эрдели, кто-то из учеников А. Б. Гольденвейзера играл на фортепьяно (не помню, кто именно, как подзабыл многие другие имена). Позднее идея поощрения юных талантов была признана вредной, слово “вундеркинд” стало восприниматься только в отрицательном смысле. Последний раз я видел этот фильм в 1947 году. Хранившаяся у нас дома полная копия пропала во время войны.
Репетиции проходили как занимательная игра. Роли запоминались легко — свежая детская память! Утомлял лишь свет мощных юпитеров в павильоне. Фильм не стал эпохой в истории кино, но я воспринимал съемки как праздник. Если приходилось ждать, к нашим услугам была большая комната с отличным набором крупных детских игрушек. Давали талоны на обед (при том, что оба родителя были безработными, это было нелишним). Вкус корочки на пожарских котлетах помню до сих пор. Я был уверен, что их готовят на пожаре, и был позднее очень удивлен, прочитав о них у Пушкина.
Юрий Ефимович Фрадкин был очень внимателен к детям, любил нас, как любили и мы его. Он и окружающие были убеждены в том, что моя кинокарьера будет продолжена. На большой моей фотографии дядя Юра написал: “Дорогому Коле! Будь талантливей своего режиссера”. Бедный дядя Юра! Он ушел на фронт летом 1941 года и не вернулся.
По мере работы над фильмом в многотиражке “Союздетфильм” периодически появлялись статьи о работе, фотографии, в том числе и мои. Это было занятно, но не более. Но вот фильм вышел на экраны (а фильмов в ту пору выходило немного), и наши с Ирой Большаковой фотографии замелькали в витринах многих кинотеатров. В своем дворе я на время стал достопримечательностью, но это не слишком льстило моему детскому тщеславию. Больше всего меня смущало то, что меня стали узнавать на улице. И еще очень неприятно было видеть нечто намалеванное на огромных плакатах кинотеатров, что должно было изображать тебя...
Съемки были игрой, но полученный огромный по тем временам гонорар — более двух тысяч рублей — смог поддержать семью, жившую тогда на маленькую мамину пенсию. Мама купила мне зимнее пальто, в котором я потом уехал в эвакуацию, очередную курточку-“капитанку”, сшила бархатные костюмчики, раздала долги... Я стал даже слишком хорошо одетым мальчиком. Когда в войну я читал “Приключения Тома Сойера”, то сам был одет уже, как Том, а на себя довоенного смотрел, как на брата Бэкки Тэчер, который был не бос, а позволял себе носить туфли в будние дни. Я был в довоенные годы хорошо одетым, кудрявым, русоволосым, большелобым, ухоженным ребенком. Сохранилось много хороших фотографий той поры. Большинство из них — фотопробы или кинокадры. Но иногда мама водила меня на Кузнецкий мост в студию одного из лучших мастеров русского фотопортрета Свищова-Паоло.
* * *
Съемки в кино занимали достаточно много времени. Вечерами в свободное время я читал. Постепенно я стал отдаляться от мальчишеской жизни двора. А она шла своим чередом. Если взять два колеса на шарикоподшипниках, две доски, палку для руля, то с помощью старших можно за час смастерить самокат. Катание на такой самоделке по асфальтовому двору или спуск со страшным шумом по Мархлевской к Сретенскому бульвару — такой же характерный элемент предвоенной мальчишеской жизни, как игра в классики для девочек.
Как-то во двор привезли котел с варом. Старшие мальчишки тут же начали выпиливать из дерева или прессованной стружки пистолеты. Если такую деревяшку окунуть в кипящий вар, конструкция становилась черной, блестящей и отлично подходила для игр в войну. Но все это было доступно мне лишь урывками.
* * *
После “Веселых артистов” я снялся еще в каком-то фильме про счастливое детство советских детей для Всемирной выставки в Нью-Йорке, а также в детском фильме “Фотограф в зоопарке”. Марк Донской, отсняв фильм о детстве Алеши Пешкова, подал заявку на фильм “Детство Ленина”. Он собирался пригласить меня на роль Володи Ульянова, главные черты сходства — кудри, монгольское веко над углами глаз, унаследованное мною от бабушки Марфы, а Лениным — от его предков, и высокий лоб — были налицо. Да еще и накопленный мною за год съемок опыт. Но фильм Донскому не утвердили. Достаточно было дилогии М. Ромма. В фильмах Ромма проводилась мысль о близости Сталина к Ленину в период революции. Показать близость неродившегося Сталина к пятилетнему Ленину симбирских времен было трудно...
Съемки в фильме на какое-то время привели меня в детскую элиту. Она состояла из детей знаменитых родителей (очень неустойчивой по тем временам группы) и знаменитых чем-то детей незнаменитых родителей. Я проходил по второму разряду, так как об отце приходилось умалчивать. На коробке конфет, выпущенных с лозунгом “Да здравствует 1 Мая!” (по-видимому, 1938 года), рядом с негритенком Джимом Паттерсоном — героем фильма “Цирк” и светлоголовой Таней Дмитриевой и моя фотография (мы оба — киногерои “Веселых артистов”). Я стал получать билеты на елку в Колонный зал. На одном из детских праздников в клубе НКВД на Лубянке — уже после ежовщины и реабилитации отца — я выходил на сцену с популярной колыбельной Дунаевского из “Цирка”, так как у меня были хороший слух и чистый звонкий голос. К концерту серьезно готовились, там выступал молодой “поэт-орденоносец” Сергей Михалков, среди почетных гостей был Предсовнаркома В. М. Молотов. После выступления меня представили ему, и я с минуту посидел на его коленях...
В съемках на студии наступил перерыв, и я получил приглашение в детский ансамбль московского Дома кино на Васильевской, которым руководил Василий Иванович Бухаров. Вместе с моей сверстницей Эммой Пафоновой мы выступали как конферансье на концертах. В ансамбле я познакомился с высоким стройным мальчиком Виталиком Кравченко, моя мама подружилась с его матерью, актрисой Галиной Сергеевной Кравченко — женщиной редкой красоты. С мая по октябрь 1940 года мы вместе с Г. С. Кравченко снимались на “Мосфильме” в детском фильме “В кукольной стране”. Галина Сергеевна играла мою мать, я — ее избалованного и капризного сына. Как-то удалось упросить не убирать после съемок грим — я был загримирован под негритенка — и в таком виде доехать до дома, что немало позабавило дворовых приятелей.
Часто мы с мамой из “Мосфильма” либо отправлялись гулять прямо на Воробьевы горы, где еще стояла в вишневых садах деревня Воробьево, либо садились у Киевского вокзала на речной трамвай и ехали вверх по течению Москвы-реки до дальнего загородного села Крылатского. Путь шел через шлюзы канала Москва—Волга, мимо Тушинского аэродрома, где можно было увидеть тренировки парашютистов. Съемки закончились в июне 1941 года, в смонтированном виде я никогда фильма не видел. На этом моя кинокарьера закончилась.
Николай Воронцов
11 комментариев
обсуждение >>