В глубине парка, поодаль от всех, девчушка играла с куклой, убаюкивала ее, шептала нежные, заботливые слова. И вдруг горе исказило худенькое личико: кукла «умерла»! Положив на игрушечные саночки, малышка повезла ее на «игрушечное кладбище», туда, где под деревом белели крохотные, связанные из палочек крестики. И, кладя на «могилки» цветочки, приговаривала:
— Здесь баба Тося... Здесь тетя Лида... Дядя Коля... Мама... А здесь—сестра Маша...
Страшно, когда ребенок играет... в смерть. Когда-то ужасное, пережитое в трудные дни ленинградской блокады— голод, холод, страх бомбежки, смерть близких людей — не отступает, не отпускает маленькое сердце. И как много надо тепла, заботы, ласки, чтобы растопить это недетское горе, чтобы вернуть крохотному человечку детство. Об этом подвиге любви, подвиге материнства, свершенном женщинами Узбекистана, приютившими, отогревшими в дни Великой Отечественной войны сто тысяч осиротевших эвакуированных маленьких блокадников, и рассказывает фильм режиссера Д. Салимова «Ленинградцы, дети мои».
...Состав с эвакуированными детьми остановился в двух километрах от станции: к перрону разрешено подводить только военные эшелоны. Но дети в вагонах ослабели от голода и болезней, нуждаются в немедленной помощи. И тогда комсомолка Хадича, одна из тех, кто пришел встречать детей, побежала к дежурному по станции: необходимо, чтобы поезд подошел к вокзалу. Она и требовала, и плакала, и умоляла, и возмущалась,— и доводы ее оказались сильнее даже строгого расписания военных дней. Но и затем, когда миссия ее, казалось бы, была завершена, девушка не рассталась со своими маленькими подопечными — она стала директором детского дома.
История юной Хадичи, ставшей мамой сотням обездоленных ребятишек,— стержень, на который нанизан сюжет фильма. Это история о милом, сердечном человеке, который в силу своей душевной одаренности оказался талантливым педагогом, история о том, как складывались ее взаимоотношения с воспитанниками, о том, как любовью и мягкостью ей удалось выпрямить детские души, искалеченные войной.
Чувство долга, чувство преданности и любви делает ее мудрой и сильной в самых сложных обстоятельствах. Есть в фильме эпизод, когда Хадича встала на пути двух бандитов, решивших ночью ограбить детский дом, украсть ребячье белье, сшитое самими девочками. Когда милиционер на очной ставке спрашивает верзилу-вора, эта ли женщина его ударила, тот, бросив презрительный взгляд на тоненькую Хадичу, отмахивается: «Да не она это. Та баба была во какая здоровая!»
Но, наверное, не меньше сил и мужества требует от молодой женщины повседневная жизнь, работа, умение всегда быть ровной, приветливой, ласковой—даже тогда, когда в «ее доме» случается ЧП. Ведь дети все такие разные, и такие разные жизненные дороги привели их под этот кров. Решительный, бескомпромиссный подросток Леша, бывший партизанский разведчик, ставший первым помощником и опорой директора детского дома. Замкнутый и стеснительный Гриша, такой противоречивый в своих поступках: он может изобретательно, без «улик» украсть пару буханок общего хлеба, но не пройдет мимо горя маленькой Оли, у которой умерла сестричка, последний близкий человек, станет ее защитником и "опекуном». Или дерзкий беспризорник Уктам, так много крови попортивший Хадиче, прежде чем она отвела его на завод, устроила учеником ФЗУ: однажды он неожиданно придет к ней покаяться в давних прегрешениях и принесет подарок— банку тушенки, полученную в премию за хорошую работу.
Разные дети живут в этом доме, но беда, приведшая их сюда, одна—война. И если днем они, окруженные заботой и любовью, уже стали похожи на обыкновенных ребят, то по ночам пережитое вновь приходит в их сны. По ночам в тихой спальне раздаются стоны: им снится Ленинград, вымершие заснеженные улицы, истощенные люди везут на санках умерших, мама, убитая снарядом у дверей родного дома... И стоит лишь одному из них закричать со сна, как весь детдом в ужасе выбегает на улицу: «Тревога! Бомбежка!»
И, конечно. Хадича, как бы ни была она добра и самоотверженна, не смогла бы справиться с этой бедой в одиночку. Авторы фильма скупыми, но точными штрихами создают коллективный портрет узбекской женщины, для которой судьба обездоленных войной детей стала личным горем, собственной заботой. Незабываема строгая, молчаливая очередь на эвакопункте—это ташкентские работницы, колхозницы ждут, чтобы им «выделили» ребенка из эвакуированных. «Мне кого хочешь давай, любой дорог будет»,— говорит женщина в черном платке. Старая узбечка подходит к испуганной малышке-, зовет к себе, в свою семью: я тебе, говорит, красивые шароварчики сошью, много-много косичек заплету, абрикосы, виноград будешь кушать... И когда подружка девочки просит, чтобы и ее взяли тоже, старушка берет обеих. Или еще одна сцена — приезд в детский дом шефов, колхозников соседнего района — сколько тепла, нежности, заботы в каждом слове этих людей, обращенном к детям. Фильм словно реконструирует время, атмосферу тех дней, он точен в передаче ощущений, деталей.
Рассказ о судьбе эвакуированных ленинградских детей обрамлен в фильме сценами сегодняшних событий: воспитанники Хадичи, давно уже взрослые люди, живущие в разных краях нашей страны, приезжают, чтобы отпраздновать день рождения своей второй мамы. Познакомившись в фильме с детскими характерами, мы распознаем знакомые черты в солидных взрослых людях. И понимаем: добро, отпущенное ребенку в детстве, нравственные устои, заложенные в нем в ту пору, определяют во многом его жизненную дорогу, его отношение к миру и к людям.
О.Омельченко
«Советский экран» 1981 год, № 19
4 комментария
обсуждение >>