Алексей Федорченко: «Народ, который должен быть заинтересован в своей истории, ничего не знает»

Последние полгода «Ангелы революции» - новый фильм Алексея Федорченко - путешествовал по фестивалям и собрал замечательную и причудливую, как и само кино, коллекцию призов: за лучший Европейский фильм кинофестиваля в Лиссабоне; спецпризы в Таллине и Риме, за сценарий Азиатско-Тихоокеанской киноакадемии, за режиссуру в Якутии и на «Кинотавре», приз критики того же «Кинотавра» и так далее.

Фильм вышел в прокат, премьеры прошли в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Новосибирске и Самаре, и с 5 ноября картину уже можно посмотреть пускай не повсеместно, но все-таки много где. «Ангелы…» - необычная лента, оставляющая впечатление восторженного сумбура, требующая подсказок, ключей для понимания. С одной стороны, она приоткрывает завесу над одним из самых неизвестных и мифологизированных периодов нашей истории. С другой – декорирует реальные события так красочно, что быль кажется театральным представлением. Поскольку лента эта исключительно авторская и странным образом соединяет в себе трудоемкую историческую реконструкцию и волшебство демиурга, мы обратились за разъяснениями к Алексею Федорченко – режиссеру, сценаристу и художнику-постановщику удивительного фильма. Мы встретились с Алексеем в Риге, где «Ангелы революции» участвовали в конкурсной программе международного кинофестиваля.



Доброе утро, Алексей, правда ли, что в режиссерской работе общение с журналистами – это самое неприятное занятие?

Это одновременно и неприятное, и приятное, от вопросов зависит. У меня был интересный опыт, когда я прокат «Овсянок» начинал во Франции. Я сидел в Париже и каждый день часов по 6-7 давал интервью. На журналиста отводился час, по 7-8 человек в день. И были дни, когда вопросы не повторялись. Хотя это утомительно физически, но духовно очень полезно было. А бывает и такое, что журналист говорит «расскажите о себе», после этого уже больше не хочется разговаривать.

Как в твоих отношениях с мифологией малоизвестных этносов России возникла тема советской мифологии вообще и советского авангарда начала XX века в частности?

У «Ангелов революции» несколько кодов. Сначала была книжка Дениса Осокина «Ангелы и революция», и был сценарий, который я написал по этой книжке. Но он был слишком авангардным, хотя именно он прошел в Госкино, занял первое или второе место в обсуждении экспертов, получил 28 из 30 голосов. Но когда я приступил к работе, я понял, что или мне уже было неинтересно, потому что прошло семь лет от задумки, или уже хотелось сделать что-то другое. Потом был второй сценарий, который назывался «Большая самоедская война», который написал Денис по моим материалам, я ему набрал 20 кг материалов, принес и сказал «пиши». Он написал замечательный сценарий, очень поэтический, «осокинский», воздушный, хотя там была документальная канва. Но он был очень короткий, я понимал, что одной поэтики для полного метра маловато, хотелось сказать что-то больше. Я мучился-мучился и стал писать заново. Я взял историю Казымского восстания и начал придумывать биографии тем героям. И они стали по очереди художниками-авангардистами.

Изначально они ими не были?

Нет, это была партийная комиссия во главе с председателем Уральского обкома Полиной Шнейдер, которая приехала в командировку в Свердловск из Крыма, где она была замнаркома просвещения. То есть такая тетка большая, под 60, она туда приехала, стала наводить порядки, поехала на святилище казымской богини и, говорят, даже стреляла в идолов. Это не проверить, но святилище было осквернено в любом случае, потому что это озеро Нумто было священное, туда женщина не имела права заходить. Там нельзя было даже рыбу ловить, настолько оно было священное, а оно кишело рыбой, драгоценный сырок там плавал, и она поставила там два рыбколхоза. И первые стычки были между рабочими колхоза и местными жителями, которые возмутились такими преобразованиями.


Вы снимали прямо на этом озере?

Я снимал в Казыме, это озеро в 100 км, и туда не добраться так просто, только на снегоходах. Но там и сейчас есть и озеро это, и святилище.

И до сих пор женщинам туда нельзя?

Не запрещено так, как раньше, конечно. Там другая история – под озером Нумто огромные запасы нефти. И все это уже купила Роснефть. Сами ханты продали, это же были родовые территории, без договора с ханты невозможно было бы купить. Каким-то образом все повыкупали, хотя это национальный парк, и там нефть добывать нельзя.

Кажется, про это есть документальный фильм у Ивана Головнева.

Иван как раз был моим консультантом на картине. Я посмотрел его фильмы и предложил ему: «Поехали со мной, ты там все знаешь, и тебя все знают». У него четыре фильма про казымскую землю, и он мне очень помог, потому что его действительно все знают и любят там. Если нужны олени, одежда, он сразу идет к местным жителям - и нам несут. А теперь есть вариант, что на этом острове священном будет вышка или же будут с боков подрывать.

Местные жители снимались у вас в роли ханты?

Все ханты – реальные жители Казыма, да. Некоторые – потомки участников казымского восстания.

Насколько они серьезно восприняли съемки в игровой картине?

Они обычные люди, ничем не отличаются от других, это такой российский город, в котором дети учатся в интернате, в хорошем, новом, я туда зашел отбирать детей, они сидели в комнате и смотрели телевизор. Некоторые, конечно, держат оленей, в основном, это те, кто закодировался от алкоголизма. Потому что они не могут сами сопротивляться. Закодированные они нормальные люди, оленей держат не так много как раньше, но все-таки выпасают. Та семья, которая нам помогала, у них 170 голов оленей, и дети при них, помогают им. Но все равно, из-за нефтедобычи земли с ягелем сокращаются, кормить оленей становится нечем.

Мы как-то тоже снимали на Ямале, там ненцы еще как-то ведут кочевой образ жизни, а вот ханты практически все оседлые, у них нет оленей.

Всем хочется тепла. В последней сцене фильма, документальной, мы снимаем ведь уже в обычной квартире реальную бабушку.

Прекрасный финал, а уж когда она запела советскую песню... Вы просили ее спеть?

Я попросил выйти и что-нибудь спеть. Я думал, она запоет хантыйскую песню. Когда я ехал в Казым, придумал этот эпизод, думал - найду ее, если она жива. Она оказалась жива – это реально девочка, первый ребенок, рожденный в первом казымском роддоме. И она очень болела, еле ходила. И я говорю: «Ну давайте, спойте, мы камеру поставим, и вы войдете и запоёте». И вдруг она прямо в коридоре начала петь, ладно, мы камеру успели включить. И – Пахмутова! И я думаю: «Все, кино есть». Это был только один дубль.


Тогда поговорим и о вымышленных персонажах. В одном из них угадывается Эйзенштейн. А какие еще видные фигуры послужили прототипами основных героев?

Все герои имеют своих реальных прототипов. В экспедиции, которая погибла, было пять человек. Полина Шнайдер, представитель обкома партии, Петр Астраханцев, фактически руководитель экспедиции из Березовского совета, Захар Посохов из НКВД, ханты по национальности, Петр Смирнов – директор Казымской культбазы и Николай Нестеров, представитель федерального товарищества, которое занималось сбором пушнины. Вот такой коллектив поехал туда.

У Полины есть черты Ларисы Рейснер, Людмилы Мокиевской-Зубок – это командир первого бронепоезда. У меня были кадры из бронепоезда, но они не вошли. Повлияла и история Ирины Сахаровой – это замечательная женщина, которая добыла штамм кефира у дагестанского бека. Там производили кефир и рецепт держали в тайне. Штамм назывался «зерно Магомеда». Никому не давали ни купить, ни украсть. Я даже хотел сценарий отдельный писать про этот кефир. Она приехала, и бек в нее влюбился и украл ее. Хотел жениться, а она сбежала и подала на него в суд, тогда уже можно было это сделать. И она попросила выкуп – 10 фунтов кефира, привезла его в страну, и в Первую мировую войну уже поили бойцов этим кефиром. У меня и этот был эпизод, я пишу эпизодами.

Астраханцев - получился некий режиссер, Дзига Вертов и Эйзенштейн, и он родился из фильма «Да здравствует Мексика!» Эйзенштейна, кадры из которого вошли в наш фильм. Это реальные кадры, где человека давят лошади. Почему-то об этом никто не говорит и никто не знает об этом. Я позвонил Клейману, и он не знал о том, что это не постановочные кадры.

Ты не думал, почему к Эйзенштейну в последнее время так часто обращаются?

Современный он, не устарел нисколько….

А другие персонажи?

Смирнов - Освальд Глазунов, режиссер и педагог в основанном им самим московском латышском театре «Скатувэ». Николай, которого играет Балакирев, - Никифор Тамонькин – архитектор, осуществлял перестройку храма на Донском кладбище в первый московский крематорий. Скульптор Захар – это условно Эрьзя, был такой скульптор мордовский. Авангардист. Он в Екатеринбурге поставил памятник освобожденному пролетариату на Кафедральной площади около церкви, на месте памятника Александра III, это такой здоровый голый мужик с цепями, в народе его прозвали Ванька-голый. Его сейчас убрали, он недолго простоял. И статуя Иуды, которая реально была поставлена, есть описание некоего голландского журналиста, который ее видел. И только по его описаниям об этом мы знаем. Статуя простояла несколько дней.

А кто ваш памятник Иуде создал?

С художником вообще интересная история была. Работа была сложная, потому что это фильм, где сходятся две темы наиболее заштампованные: революция и северные народы. Всегда ведь используются одни и те же кадры – транспорант, ветер несет обрывки газет, буденовка, человек со штыком и шаманы с бубнами, которые бросают аркан на оленя. В каждом фильме это есть. И я стал искать художника, нескольких перебрал и в итоге отказался от всех, потому что все-таки не могли люди выйти за пределы этих штампов. И это такой получился мой дебют как художника-постановщика. Потому что мне проще было самому сделать. Ну не руками, конечно. У меня был целый штат художников, которые и скульптуру делали, и гробы, и всех богов, но курировал я сам.


Ты рисуешь?

Я б так не сказал.

Сумасшедшая история получилась, в ней сочетаются мифы и реальность, они настолько переплетаются, что очень трудно без специальных знаний разделить правду и вымысел. Все-таки интересно, сколько в процентном соотношении в картине правды и выдумки?

Там все правда. Там одна только фантастическая линия – о наркоматах. У Дениса есть книжка «Наркоматы», где каждый наркомат – это такой поэтический образ, необычный, интересный. Наркомторг – антикварный магазин, в котором продаются керосиновые лампы и рассчитываются какими-то улитками, наркомюрт - это огромная Юрта в Туве. Первоначально у каждого героя был свой поэтический наркомат, потом они отпали. Мы оставили только Наркомнарт – он был в начале фильма – волшебный такой дом петушиный, наркоммуз был, наркомвоен и наркомздрав с гробами. Вот это мы выдумали, а все остальное – абсолютно документальное. Все эти гробы были на самом деле, и крематорий тоже реальный.

И даже текст, который они читают в крематории?

Да, это реальный текст из газеты.

Почему тогда тебя вчера Виталий Манский назвал фальсификатором истории?

Не знаю. Я, наоборот, пропагандист истории. Мы делали карточки к фильму, на каждой изображен герой, название его роли и его прототип. Они будут лежать в кинотеатрах, когда фильм будет идти в прокате. Чтобы люди использовали эти коды.

А вообще, как ты думаешь, история – это объективная вещь? Или мы меняем прошлое, как хотим?

Конечно, история создается историками, интерпретаторами истории.

Ты один из них?

Я, конечно, интерпретатор. О мариской культуре будут судить по фильму «Небесные жены луговых мари». Даже если там и есть какие-то отклонения. И по этому периоду советской истории, я думаю, тоже. О каких-то фактах, широко не известных, будут судить по «Ангелам революции».


А почему тогда мы упоминаем постоянно слово «мифология»?

Образы мифологические – они тоже абсолютно документальные. Эти обряды, жертвоприношение, камлания – все это документальные кадры. Камлание же есть не только на бубнах, есть десяток других: на голове медведя, на топоре, камлание в темном чуме – они разные. Но почему-то у нас все знают только бубен и не хотят копать дальше. А там бездна. Только окунись, и там любой фактик достоин своего фильма. Поэтому фильм такой насыщенный – мне хотелось максимально показать волшебный образ авангарда и революции, который мы не знаем.

Я посмотрел 400 биографий авангардистов, там каждый достоин фильма. Самые интересные факты я дарил своим героям, «красное крещение», например. Реальный факт. Иуда – реальный факт. Театр «Скатувэ», я думал это легенда. Никто ведь не знает, что это такое. Народ, который должен быть заинтересован в своей истории, а мы ведь большой народ, ничего не знает.

Мне кажется, к фильму должен прилагаться список литературы, потому что кино стимулирует почитать и узнать что-то об этом периоде, а ты не понимаешь, что конкретно читать. Надо сделать отдельный материал с подсказками.

Прокатчики попросили меня прислать эти «коды», может быть, на сайте выложат.

Почему не осталось название «Ангелы и революция», в чем отличие?

Это просто два разных произведения. «Ангелы и революция» - название книги Дениса Осокина. Очень хорошая, кстати, книга, моя любимая. А фильм к ней большого отношения и не имеет. Эта книга была только в самом начале работы над сценарием.

У вас два автора сценария?

Три. Третий – Лоевский.

Как проходил кастинг, почему ты, например, Олега Ягодина решил позвать, давно ты его знаешь?

У меня есть список актеров, которых я хочу снимать. И когда у меня новый фильм, я сначала сверяюсь с этим списком. Если есть роли для этих актеров, я их зову без проб – несколько раз такое было. Олег ни разу не попадал, не было роли для него. Но он был в списке, потому что я театр этот хорошо знаю, дружу с ними, и мне он очень нравится. Актеры уникальные, с ними можно делать любой фильм. Разноплановые очень, там есть гениальные актеры, даже не первого плана, а пока второго, но я знаю, это просто звезды. Я много у них смотрю, почти все видел.
В этом фильме много эпизодов, в которых помогали актеры театра Коляды, Николай Владимирович обычно недоволен, когда актеры идут в кино, но в данном случае помог, поскольку я считаюсь другом театра.

И ты совсем не устраиваешь проб?

Я делаю пробы, но у меня очень хорошая кастинг-директор, Ольга Гилёва, она меня знает досконально, знает, кто мне понравится, и обычно предлагает уже готовые фамилии. В этом фильме я уже точно с самого начала знал, что у меня будет Ягодин, Иобадзе, я уже давно его хотел снять, внес его в список еще на его вступительных экзаменах в театральном, так он мне понравился, что я уже тогда знал, что буду его снимать. А теперь он уже не только закончил учиться, а прошло несколько лет после окончания. Даша Екамасова, она уже в третьем моем фильме, и Полина Ауг. А всех остальных нашла Оля. Мне очень нравится и Басов, который играет Эйзенштейна, очень хороший актер, и прекрасный Солончев, и Балакирев, у всех у них большое будущее.


А можно узнать, кто еще в твоем списке, кого ты не снимал, но хотел бы?

Весь я, конечно, не скажу, не вспомню. Уже много лет там, например, Роза Хайруллина. И она, кстати, об этом знает.

И все-таки, какая часть режиссерской работы самая интересная для тебя и какая самая сложная?

Самое неприятное – это поиск денег. Нет, это не самое неприятное, а единственное неприятное. Я их обычно не прошу и не вру никогда, что они вернутся. Все, кто мне дает денег, они знают, что это имиджевые проекты. И они предлагают сами. Вернее, раньше предлагали, сейчас пауза небольшая. А я не прошу и не обманываю. А все остальное – это прекрасная работа, самая лучшая в мире. Особенно написание сценариев.

Правда, что ли?

Да, вот когда мы полтора года назад остановились, когда кризис начался, «Крым» случился, я понял, что два года не буду работать. Такая пауза наступила в съемках.

А как ты пишешь? Вечерами сидишь, заперевшись ото всех, сутками? Или время от времени?

Я выбрал для себя очень комфортную форму. Я сделал сценарное ателье.

Что это такое?

У меня очень много идей. У меня есть такой список, который я начал лет 15 назад, такой файл, который назывался как-то очень нескромно – «Мегаидеи», что ли. На самом деле это все идеи, которые приходят в голову, и я все туда записываю. И там сейчас приблизительно 60. Что-то в производство уходит, что-то сделано, и я это переношу в списочек «сделано», там уже такой зеленый столбик из 15-16 штук, есть коричневый столбик – это, что не будет сделано никогда по разным причинам. Я не стираю, а туда переношу, потому что иногда что-то возвращается. И я понял, что времени немного остается, надо делать. И я выбрал авторов, и мы параллельно стали работать. Я вечером сажусь на интернет, в скайп, я даю новую сцену, мы обсуждаем, человек пишет, предлагает свой вариант. И мне это так нравится, потому что я сам не очень люблю писать, но я хороший редактор. И я все придумываю. Я придумываю идею, начало, финал, а человек дописывает. И каждую сцену мы обсуждаем. Это нормальная работа, и мне это ужасно нравится. Потому что я параллельно делаю несколько проектов. В этом году я сделал три сценария. Сейчас закончили пьесу.

Ты можешь назвать эти проекты?

«Малыш» по Стругацким. Ее мы написали с Лидой Канашовой. И продолжаем с ней работать - написали пьесу, которая называется «Книга от царя Давида» по Книгам Царства. Вот только закончили на прошлой неделе. С Денисом (Осокиным – прим. ред.) и с Лоевским закончили сценарий игрового фильма, который называется «Енотовый город», по одной из первых моих идей. И с Наташей Мещаниновой мы закончили сценарий, который называется «Война Анны».


Кто будет снимать?

Это я буду снимать. И «Енотовый город», и «Войну Анны». А еще два сценария пишется, которые я хочу уже продать как товар, не по заказу, а просто осуществить и продать. Я уже встречался с финнами, потому что сценарий называется «Счастливая Финляндия», на финском языке. Я ищу соавтора, потому что фильм жанровый. Абсолютно на документальной основе, я нашел удивительную историю, и она очень понравилась финнам. И вторая история – китайская. Тоже удивительная.

Пьесы тоже на продажу?

Пьесу я пишу для себя. Мне в одном театре предложили сделать постановку, если им понравится пьеса, я буду ставить. Если не понравится, буду продавать. Жанровое кино пишу на продажу, потому что мне интересно его писать, но не очень интересно снимать. Если у меня получится его продать, то тогда я продолжу этот бизнес.

А какие жанры?

Один вестерн, чистый вестерн. Второй – военный фильм, героический.

Почему же сам не хочешь снимать?

Я хочу снимать те два фильма – «Енотовый город» и «Война Анны».

Когда будете начинать?

Как только найдем деньги. У меня еще «Малыш» подвисший, он уже готов, но он немного дорогой, на него сложнее найти деньги. Эти два будут дешевле, хотя один должен сниматься в Колумбии, а другой на Украине.

В общем, у тебя много работы.

Это не работа, это увлечение.