Берлинале-2018: Что творят мужчины

Берлинский кинофестиваль медленно, но верно подходит к своему завершению. И если в первой половине конкурсного смотра торжество правили героини-женщины, о тяжкой судьбе которых мы уже подробно писали, то к концу на фестивальных экранах наконец появились мужчины. В отличие от женщин, большинство из которых, правда, погрязли в решении семейных, социальных и гендерных проблем, мужчины из конкурсных фильмов нынешнего Берлинале, сосредоточены на собственной судьбе, творчестве, борьбе с разного рода зависимостями и самореализации.

Показанный в конкурсе новый фильм Гаса Ван Сента «Не беспокойся, на своих двоих он далеко не уйдет» (Don’t Worry, He Won’t Get Far on Foot)- экранизация одноименной автобиографии карикатуриста-колясочника Джона Каллахана (порыжевший для роли Хоакин Феникс), тоже мужчины выдающейся судьбы. В 21 год, будучи в состоянии подпития, он попал в автокатастрофу, после которой у него приключился паралич нижних конечностей. С этого момента Каллахан решил бороться с алкогольной зависимостью при помощи программы двенадцати шагов (под мудрым руководством приятного бородача в исполнении Джоны Хилла), а все свое расстройство от окружающей действительности пустить в русло едких карикатур на табуированные темы. Со временем он придет и к примерению с собой - изживет тяжелые отношения с матерью, а потом и вовсе поедет извиняться перед всеми, кому сделал какую-то пакость.


Красочная судьба язвительного художника Каллахана в руках Гаса Ван Сента неожиданно превращается в лелейный и стандартный байопик в духе «Вселенной Стивена Хокинга». С той лишь разницей, что ни фигура знаменитого физика-теоретика, ни стиль постановщика фильма о нем не подразумевали чего-то иного. Ван Сент же, и так подобревший в последнее время, завоевал себе мировое имя неудобными вопросами и отчаянными сюжетами из жизни маргиналов, а рисунки Каллахана, оживающие здесь в мультипликационных вставках, вообще плохо вяжутся со столь громогласным примирением и дзеном. Не спасает ситуацию и впечатляющий ансамбль во главе с Хоакином Фениксом, который играет карикатуриста что в двадцать, что в сорок лет без какого-либо грима, лишь с меняющимися прическами. Есть и крохотная роль у Удо Кира, и ангельски светлая Руни Мара в роли стюардессы, и обволакивающий бархатным голосом Хилл. Каждому, действительно, свое: с годами многие цинники теряют галлоны яда, но из вариантов подступившего благодушия версия другого американского независимого - Тодда Солондза с его «Таксой» - выглядит более обаятельно и цельно.


*
Герой другого конкурсного фильма «Молитва» (The Prayer) Седрика Кана тоже пытается встать на путь исправления. 22-летний наркоман Тома (удивительно органичный и талантливый молодой актер Энтони Байон, для которого эта работа – первая большая роль в кино) лечится от героиновой зависимости в религиозной общине, расположенной во французских горах. Бывших наркоманов объединяет не только желание побороть тягу к наркотикам, но и общие труды и молитвы, песни и постановки спектаклей про Иисуса. Тома поначалу не совсем разделяет благостный настрой окружающих и даже пытается покинуть общину – и в этот момент знакомится с симпатичной Сибил (Луиз Гринбер), но постепенно проникается общим оптимизмом и верой в молитву, способную побороть не только пристрастие к героину, но и залечивать вполне реальные раны. Божественное чудо, впрочем, до последнего кадра противостоит искушениям реальной жизни.


Из этого противостояния Кан, правда, как и в большинстве других своих картин, самой известной из которых, наверное, является история реального маньяка «Роберто Зукко», не делает трагического, яркого противопоставления, не добавляет каких-то эффектных сцен и сюжетных поворотов (хотя история о религиозной общине в наше время могла бы обрасти пугающими подробностями). «Молитва» – совершенно ровная, размеренная, качественно снятая история взросления и принятия сложных решений самыми простыми способами.

*
В центре иранского фильма «Свинья» (Knook) Мани Хагиги – тоже человек творческой профессии. Капризный и эксцентричный режиссер Хасан (Хасан Мажуни), даже гордящийся своим запрещенным статусом в Иране, не имеет возможности найти себе место в мире новой кинореальности, где самым популярным оказывается его конкурент, с умным видом размышляющий на камеру о том, что «любовь спасет мир». Запрет на съемки не дает родиться новым шедеврам, слава Хасана постепенно угасает. Тем временем в Тегеране появляется странный маньяк с головой свиньи, убивающий и жестоко отрезающий головы кинематографистов, но вот к Хасану он так и не приходит, что, конечно, вызывает новый виток творческих мук. В попытках повысить популярность Хасан сам идет на поиски преступника в надежде срежиссировать хотя бы собственную смерть.


Автор «Свиньи» Мани Хагиги – режиссер ироничный и самокритичный. В своих фильмах он любит совмещать подобие детективного сюжета и общественно-политические реалии современного Ирана, в культурном пространстве и особенно на кинофестивалях известного именно что своими запрещенными режиссерами. В Берлине, например, много лет подряд проходили акции в защиту Джафара Панахи, которому на родине запрещено снимать кино, тем не менее две его работы, уже сделанные после этого запрета, «Закрытый занавес» и «Такси» были представлены именно на Берлинале, «Такси» при этом был отмечен «Золотым медведем». Предыдущую ленту Хагиги «Приходит дракон», кстати, тоже показывали в Берлине два года назад, но никаких наград он не получил. Так что нынешняя «Свинья» выглядит здесь вполне актуально даже несмотря на изрядную долю сарказма, которая в нынешнем конкурсе пока мало кем ценится.


*
Мужчиной категории «романтический» оказался герой конкурсного мексиканского фильма «Музей» Алонсо Руицпаласио: студент-ветеринар Хуан (Гаэль Гарсия Берналь) решает вместе с приятелем Уилсоном (Леонардо Ортисгрис) ограбить Национальный археологический музей в Мехико, который вот-вот закроется на реконструкцию. Друзьям удается украсть пару спортивных сумок с ценными артефактами майя, миштеков и сапотеков, но продать их, естественно, непросто. Дальнейшие путешествия Хуана и Уилсона включают комичное пересечение границы, встречу с коллекционером старинных вещиц (великий Саймон Расселл Бил), который умеет определять их подлинность, полизав, отчаянные пьяные танцы на пляже в Акапулько и условно-трагичный финал в духе фильмов 70-х.


В основе фильма реальное ограбление Национального археологическго музея, которое, правда, в 1985-м провернули профи, а не два студента-ветеринара. Такая замена нужна «Музею» для поэтической и трогательной истории про погоню за лучшей жизнью. Каким бы уютным и семейным ни казался быт Хуана, он - фигура вечного неудовлетворения. Младший сын, которого не хотели, обзывают миджетом и коротышкой, напоминают, что пора бы закончить университет и присоединиться к отцу в семейном бизнесе по лечению животных. Наконец, на рождественской вечеринке, с которой он сбегает с Уилсоном на дело, ему доверяют роль Санта-Клауса, в которого ранее наряжался дедушка, умерший в этот год. Хуан же - патриот национальной культуры, интересуется ацтеками, завороженно смотрит на погребальную маску короля Пакаля, которую крадет с особой торжественностью. Истинная причина, которая спровоцировала его на столь безрассудную авантюру, в фильме, к счастью, не называется, но несложно выбрать свою.

Помимо душещипательной истории, «Музей» отличается и изрядной выдумкой: размеренное покачивание ручной камеры периодически нарушают эффектные эпизоды. В одном Руицпаласио монтирует подготовку к ограблению в духе «Большого куша», в другом - озвучивает набор стоп-кадров диалогами в реальном времени, создавая эффект видео-репортажа с места преступления. Но лучшая сцена фильма - уморительная драка в духе мыльной оперы с ярким световым пятном, как на фото со вспышкой: Хуан ввязывается защищать честь танцовщицы Шахерезады, чьи фильмы он засмотрел до дыр. Эта сцена прекрасно иллюстрирует содержание картины: двое молодых людей, не успевшие растерять детские идеалы и амбиции, пускаются на преступление, как в кино, но переживают жесткое столкновение с действительностью (у Уилсона вдобавок умирает давно болевший отец). Печальная иронии «Музея» в том, что этот закрученный сюжет так же обречен на забвение, как и целые культуры, на которых стоит современная Мексика. История превращается в диковинный экспонат (камера не случайно впивается в телефоны-автоматы и прочие приметы времени), чьи мотивы, детали и подробности со временем выветриваются. Как бы Уилсон ни пытался увековечить это скромную трагедию духа - он лишь откладывает неизбежное: превращение предмета в артефакт, а потом и в окруженный легендами фейк.