Новое Британское Кино/ "Время и город"

Разбирая документальный фильм Теренса Дейвиса, я впервые отойду от привычной формы рецензии и поиска объективной истины и скачусь до субъективного, и всех вытекающих отсюда последствий. Тому есть свои причины: не то чтобы весомые, но достаточно ясно выраженные. Так или иначе, критика фильма «Время и город», по большому счету, сведется к парочке пунктов, вроде «к концу провисает», и «автор совершенно явно и открыто обвиняет современность, отчего, мягко говоря, становится не по себе». Хотя и то и другое, безусловно, будет описано ниже.
В разговоре о любом продукте визуального искусства, в какой бы то ни было мере (а в отношении «Времени и города» эта мера чуть ли не высшая) претендующем на философское значение и символизм, есть два одинаково удобных и, с другой стороны, неправильных подхода понимания всего происходящего. И все дело тут в пресловутых и знакомых каждому школьнику, «автор хотел сказать» и «автор хотел показать». Оба подхода приводят, в общем-то, к одинаково очевидному и прискорбному выводу – мы понятия не имеем, и не будет иметь, пока сам автор не появится и не объяснит, что конкретно и зачем он хотел показать. В этом смысле мне повезло несказанно больше, чем ученикам средней школы, так как Дейвис может появиться и объяснить, что к чему, а вот объекты их анализов появятся вряд ли, хотя бы потому что они мертвы.
Так вот. Первый путь – путь обожествления автора, признания его (автора) мыслителем и духовным гуру, а соответственно - путь анализа каждого образа, каждого кадра, каждой маломальской детали. Второй – более простой, и, по правде говоря, более правдивый и надежный – путь анализа полотна в целом, упуская возможно важные детали. В силу того, что «Время и город» - это полутрочасовое полотнище с совершенно точно обозначенным философским и «выживенческим» мотивом – здесь подойдет второй путь, более краткий и верный в данном случае.
Подвергать детальному разбору каждый кадр не стоит, в какой-то мере это даже опасно, так как Дэйвис с самого начала задает высокую планку символики, настолько высокую, через какую может перемахнуть разве что сам Дэйвис. Дискуссия, которую повествователь ведет с богом с самых первых кадров – это если не личная обида, то явно не урок, как возможно это замышлялось. Повествователь, кажется, дурной учитель - и вот в чем тут дело. Несмотря на интонацию, в которой есть что-то от старца-мудреца, рассказчик не предлагает ничего взамен своей все порицающей речи. Будто отвергая бога или современное время, он заключает, что мир не будет прежним, его родной город через 50 лет – это полное говно, а люди разучились радоваться мелочам – и все это навсегда. Выхода нет – вы, те, кто родились после войны, никогда не поймете мир – ну и так далее. Все эти в целом понятные и верные размышления, в целом, скорее напоминают не душевные терзания человека старой закалки и старого мира (см. Закадровый монолог Томми Ли Джонса в «Старикам здесь не место»), а сварливые псевдофилософкие дебаты бабушек у подъездов, скорее жалующихся, чем полемизирующих. Проблема в том, что Дэйвис развернул проблему переживаний детства и ностальгии по нему же в такой ракурс, что становится неудобно. Мир был молодым, не когда мы были детьми, а когда были 50-ые. Вот основной тезис и тезис, мягко говоря, не выдерживающий никакой критики.
«Время и город» - картина, в которой нет человека. А есть только вынесенные в названия объекты, а тут, как ни крути, налицо обман, так как пространство и время функционируют только в купе с человеком. Что-то вроде «то, что у меня за спиной – того не существует». Такой эгоцентричный и средневековый подход является единственно верным в данной ситуации, и Теренс Девис почему-то забывает об этом.
Признанный британский мастер документалистики снял, возможно, самый личный и самый автобиографичный фильм, отчего, в целом, судить и критиковать его совершенно бессмысленно. Ну, думает он так, а не иначе, ну да Beatles говно, классика лучше, бога не существует, любой город превратился в пародию на самого себя. И так далее. С подобными вещами лучше не спорить. Как пели все те же мерсисайцы: пускай будет так.