Кантемир Балагов: «До учебы у Сокурова я ничего не читал»

Кантемиру Балагову в минувшую пятницу исполнилось всего 26 лет. К этому времени он – со своим дебютным полнометражным фильмом «Теснота» – успел принять участие в конкурсе «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля и получить приз за лучший дебют на «Кинотавре». «Теснота» – удивительное по силе и ясности высказывания кино, которое по праву многие критики уже успели назвать самой сильной отечественной режиссерской заявкой за последние несколько лет. Выпускник мастерской Александра Сокурова в Кабардино-Балкарском университете Кантемир Балагов рассказал нам о своем кинообразовании, любви к литературе, работе над «Теснотой» и желании экранизировать Платонова.


Вы так неожиданно появились в российском кино, до «Тесноты» о вас никто не слышал. Как вы вообще решили заниматься кино?

Не слышали вы обо мне и многих моих однокурсниках потому, что мы не дети знаменитых кинорежиссеров, не московские парни. В этом плане нам очень тяжело было и будет. Я всю жизнь был киноманом, а в 19-20 лет понял, что хочу снимать кино. Как любой молодой человек я искал себя, мне был нужен творческий выплеск. Тогда я с друзьями начал снимать веб-сериал в Нальчике – про насилие, в стиле Тарантино, с якобы заумными диалогами. Снял десять серий по 5-10 минут. Мне посоветовали отправить их Сокурову, я тогда не знал, кто это, погуглил, отправил.

Это случилось, когда было объявлено, что он будет набирать режиссерскую мастерскую в Нальчике?

Нет, на тот момент у него уже был третий курс. Он посмотрел эти серии и предложил мне у него учиться, прийти сразу на третий курс. За два года учебы он меня полностью поменял. Он поменял меня как личность, он поменял мои кинематографические пристрастия, он привил мне любовь к литературе. До мастерской я практически ничего не читал, что очень печально для молодого человека, но на Северном Кавказе это нормально. Я не хочу сказать, что там все необразованные, но большинство все-таки мало читают книг, не знают, кто такой Платонов.

Вы сказали, что были киноманом, но при этом не знали Сокурова. Что же вы смотрели?

Нолана, Тарантино, Иньярриту, Спилберга, Скорсезе.

Больше мейнстрим, а не чистый арт?

Конечно. Я не смотрел ту же новую французскую волну, Чаплина, я смотрел только мейнстримное кино или кино, которое как-то отмечалось наградами на фестивалях.

Когда вы пришли к Сокурову, что он вас заставил посмотреть?

У нас был курс истории кино, где преподавал Алексей Гусев. Я не видел людей, которые так озабочены своей профессией, давно. И мы с девяти утра до четырех утра сидели и смотрели фильмы – новую волну, Бергмана, норвежскую волну, немого кино я не застал, потому что его ребята смотрели на первом курсе, но я пытался самостоятельно смотреть эти фильмы. После просмотров у нас были разборы – камеры, монтажа, игры актеров.

Тем не менее, по вашему фильму кажется, что вы очень хорошо и давно знакомы с историей кино. Как родилось художественное решение «Тесноты»?

Художественное решение появилось, когда я закончил курс. После учебы я понял, что изображение – это визуальный код, ребус. Опытный зритель должен разгадывать изображение, а не просто относиться к нему как к аттракциону, карусели. Я пытался наполнить пространство слоями, которые помогут зрителю догадываться о том, чего еще не произошло в истории.



Ваша картина напоминает румынскую новую волну. Не так давно вышел фильм «Сьераневада». Не видели вы его?

Еще не успел посмотреть.

Там даже интерьеры очень похожи на вашу картину и движения героев, когда они переходят из одной комнаты в другую.

Я пытался сделать так, чтобы комнаты были не просто комнатами, а пространством – с другим цветом, с другой характеристикой. Когда Залим берет Илу на руки, переносит в комнату, где стоит телевизор, и комната вся красная, мы понимаем, что это намек на сцену казни, что сейчас будет какая-то тревога и опасность.

Как вы нашли квартиру для съемок?

У нас на фильме был локейшн-менеджер Дима Якшин. Я находил референсы нальчинских домов, чтобы он искал такие под Петербургом в частном секторе. Мы нашли дом в Суоранде, он мне понравился по планировке. Я не умею рисовать раскадровки, никогда их не делаю, предпочитаю подгонять режиссерский сценарий под реальность. В этом доме было деление на пространства, он был похож на 90-е, и мы решили там снимать. Я решил ничего там не менять, кроме цвета, потому что он был обжит, настолько все там было реально, что лучше ни один художник-постановщик не сделает. Натурную часть мы снимали в Нальчике маленькой группой, а весь интерьер, включая не только квартиру, но и стадион и заправку, – в Санкт-Петербурге.


На работу с цветами что повлияло из того, что вы смотрели?

Знаете, я не сразу стал обращать внимание на цвет в кино, но в какой-то момент я поймал себя на мысли, что режиссеры, особенно раньше, очень грамотно работали с цветовой гаммой. У того же Висконти просто невероятная работа с цветом. В статике это легче заметить, чем в динамике. Есть такое фотоагентство Magnum, на их фотографиях я стал замечать, что там есть отчетливая цветовая ритмика, которая придает изображению еще один смысл. Тогда я стал наполнять историю цветом и предназначить каждый цвет для каждого героя, объединяя или разделяя его с кем-то.

В «Тесноте» сначала появилась история?

Да, в первую очередь она. Александр Николаевич нам всегда говорил, что время формы прошло, сейчас время содержания. Конечно, форма всегда будет зависеть от содержания. Но ни в коем случае нельзя, чтобы содержание зависело от формы. Так что в первую очередь мы с Антоном Ярушем написали сценарий, усердно работали над драматургией, а уже потом, исходя из драматургии, сидя над режиссерским сценарием, я придумал эту форму.

Как возникла сама история?

Мне про нее рассказал отец, потом я начал узнавать у еврейских диаспор про такие случаи и просто начал все собирать по деталям. Семейные отношения не основаны на реальных событиях, я не берусь говорить, что это было на самом деле, это, скорее, авторская выдумка и какой-то ориентир на личностный опыт – мой и сценариста.

Семейная тема в «Тесноте» содержит факты из вашей биографии?

В меньшей степени. Есть некая фантазия: если бы мне, например, сказали пожертвовать собой ради кого-то, пошел бы я на это? И я откровенно сказал себе, что нет. Соответственно, и моя героиня тоже не пойдет на это. Работа над текстом, над историей – это диалог с самим собой, в первую очередь. И в этом диалоге ты должен задавать себе максимально неудобные вопросы и отвечать на них максимально честно.

Объятия из «Тесноты» – подсмотренный у кого-то жест?

Нет, я так чувствую. Я безумно люблю своих героев. Я люблю каждого из них. Я никому не дам в обиду ни свой фильм, ни своих героев, потому что я лучше всех знаю минусы своих героев и минусы этого фильма.

Расскажите о них.

Там проблема с темпоритмом, монтажом, есть проблемы технического характера, проблемы с повествованием. Мне кажется, можно было сделать более интересными характеры некоторых персонажей.


Сейчас в Нальчике много еврейских семей?

Немного, но они есть. У нас есть синагога. Но, конечно, многие разъехались. Это не из-за антисемитизма ни в коем случае. Даже кабардинцы уезжают из Нальчика – там делать нечего.

Вы там комфортно себя чувствуете?

Нет, поэтому я сейчас живу в Санкт-Петербурге.

Как вы приняли решение уехать из Нальчика?

Я еще до мастерской хотел уехать из Нальчика и предложение Александра Николаевича учиться у него меня остановило. Это решение мне далось трудно, потому что я хотел уехать из города. Как только закончилась мастерская, я сразу уехал в Москву искать деньги на сценарий. Не найдя их там, уехал уже в Санкт-Петербург, где мне помог Александр Николаевич.

Какую вы ожидаете реакцию на фильм в Нальчике?

Я переживаю, потому что фильм – это все-таки детище, понятно, что он кому-то может не нравиться. Когда я ехал на «Кинотавр», думал, что публика негативно отреагирует, а на самом деле реакция была практически, как в Каннах. Были люди, которые уходили, которым не понравилось, но в большинстве своем были положительные отзывы. Я хочу так же ошибаться по поводу Нальчика.


Вы довольно молодой человек. Что вы сами помните о том времени, о котором рассказываете в фильме?

Я помню людей. Они всплывают у меня вспышками, но я помню их характеры, их манеру, одежду, их интересы. Помню очень частые конфликты на межнациональной почве. Они не приводили ни к чему, но возникали. Я помню дискотеки, куда меня водила сестра, потому что меня не с кем было оставить дома, и я помню, как там постоянно были драки, чуть ли не до убийства. Я помню, как мы с мамой сидели на озере, и днем подъехала какая-то «Волга», из нее выбежал избитый парень с криком «Спасите!», начал переплывать озеро, за ним побежали люди, поймали его, посадили обратно и увезли.

Вы маленький чувствовали, что живете на такой тяжелой территории?

Да, я чувствовал это, когда смотрел телевизор. Когда говорили про чеченскую войну, меня почему-то не отводили от телевизора, позволяли это смотреть. Я даже смотрел «Чистилище». Так что я чувствовал тяжесть, не отчетливо ее понимал, но чувствовал.

Именно поэтому вы включили в фильм сцену казни, которую показывают по телевизору?

Я видел ее в 12 лет со своими друзьями, мы смотрели эти записи. Ждали, когда дома никого не будет, приходили и смотрели. Мы не смаковали, это было такое наше первое столкновение со смертью. До этого мы ее видели разве что в боевиках, но понимали, что это все на уровне игры. Я иногда даже пересматриваю эти записи из режиссерских соображений, чтобы найти там какую-то деталь. Почему люди смотрят такое? Смерть всегда завораживает, это отпечатывается внутри, тебе это неприятно, но она тебя просто заставляет на себя смотреть. Это неописуемо.

Когда вы маленький смотрели эти видео у вас с друзьями возникали споры, как в фильме?

У нас нет, но такие настроения есть. Живой пример – моя знакомая, которая выезжала из Нальчика, там был блокпост, и всех, кто был в автобусе, просили пройти через паспортный контроль, она спросила, почему, это же Россия, на что ей ответили: «Это пока». Такие настроения есть, но они не превалируют. Все-таки большая часть Кабардино-Балкарии ощущает себя частью Российской Федерации. Просто людям, видимо, удобно не замечать этого, говорить, что такого не было, не было межнациональных конфликтов, никогда никого не воровали и так далее.

Что для вас важнее в вашем кино?

Человек.


В основе обязательно должна быть личная история, о которой вам рассказал кто-то из близких или знакомых?

Не обязательно. Человек может набраться опыта, исходя не из жизни, а из книг. Я, например, читаю Шаламова, Алексиевич, дневники блокадного Ленинграда. И эти книги ничем не хуже восполняют тебя и дают какой-то опыт, нежели реальная жизнь. Ты иногда читаешь и ужасаешься. В момент чтения ты растешь как личность. Можно снимать то, что основано на чужом опыте. Главное – это почувствовать, быть на одной волне с этими людьми.

Какую первую книгу вас заставил прочитать Сокуров?

Это был Гюго «Собор Парижской богоматери». Это первая большая книга, которую я прочел. Она на меня произвела колоссальное впечатление, но Гюго не мой любимый писатель, мой любимый писатель – Платонов. Его я могу читать бесконечно.

Нет идеи снять кино по произведениям Платонова?

Есть. Я хочу экранизировать «Джан», «Счастливую Москву», «Фро». У Платонова есть невероятные персонажи, характеры. Прелесть Платонова в языке и характере героев, но его сложно экранизировать из-за слова. Это очень большая опасность. У Сокурова в «Одиноком голосе человека» есть платоновская атмосфера – поезда, бедная Россия, главные герои мне кажутся абсолютно платоновскими.

А что вас Сокуров заставил в первую очередь посмотреть?

Он, кстати, запрещает не только свои фильмы смотреть, но и другие. Конечно, он давал список фильмов, которые 100% надо посмотреть, но в целом говорит, чтобы мы как можно меньше смотрели кино и как можно больше читали литературу. Там все есть. Кино – это все-таки интерпретированный взгляд, тебе дают посмотреть на уже чье-то состоявшееся мнение. А во время чтения литературы ты сам формируешь мнение, за счет чего у тебя начинает работать фантазия, режиссерские навыки, ты представляешь себе раскадровку, это тренирует.

Но его фильмы вы все-таки посмотрели?

Конечно.

Похожа ли ваша «Теснота», как вам кажется, на фильмы Сокурова?

Она, наверное, похожа, с точки зрения внимания к человеку и его проблемам. А в плане того же цвета – нет. Александр Николаевич любит менее пестрые цвета, на грани монохрома. Помню он мне сказал, что если бы я был более опытен и зрел, я бы снял «Тесноту» в ч/б. Это я к тому, что по цвету этот фильм ему не близок, а в плане характеров и человека, наверное, что-то есть общее, не знаю.


Ваш фильм сделан без господдержки. Как вы вместе с Александром Сокуровым, фильмы которого государство в общем-то тоже не финансирует, искали средства на производство?

Директор фонда Сокурова «Пример интонации» Николай Янкин взял эту историю и начал искать деньги. Была поддержка комитета по культуре Санкт-Петербурга, частные инвестиции. Собирали по крупицам. Бюджет фильма не был большим и, конечно, если бы не копродукция с «Ленфильмом», может, мы его и не смогли бы закончить. «Ленфильм» предоставил декорации, костюмы, свет, озвучание, сведение звука.

Если молодой человек, такой же, как вы, хочет снять кино, что ему нужно сделать в первую очередь?

Написать сценарий. Но вообще это сложный вопрос. Я знаю, что во Франции очень сильно поддерживают дебютантов, у нас, к сожалению, такой практики нет, в этом году Минкультуры сократил количество поддерживаемых дебютов и выделяемый бюджет – уже не 25 млн, а еще меньше. Это очень печально. Без связей человеку, вышедшему из непопулярной части России, очень сложно снимать. Если снимать только своими силами и отправлять на фестиваль фильм, даже если он невероятно крут, без протекции это никто не только не отберет, но и не увидит. Я прекрасно понимаю, что фильм в Каннах увидели, потому что я ученик Сокурова, потому что Сокуров сказал: «Посмотрите этот фильм. Не берите, а просто посмотрите и скажите, что вы думаете».

Вы вообще готовы работать с государством? Учитывая довольно жесткую позицию Минкульта, обсуждаемый контроль за содержанием лент в том числе. Ваша история, наверное, не прошла бы отбор.

Не прошла бы 100%. Поэтому мы и не обращались туда. Если государство не диктует мне, что снимать и как, то мне без разницы. Цензура для меня неприемлема, в таком случае лучше работать в копродукции с европейскими компаниями. Но я уверен, что у режиссера должны быть рамки. Когда есть полная свобода на площадке, это чревато. Когда ты находишься в рамках, у тебя начинают по-другому работать мозги, ты начинаешь искать какой-то творческий выход из сложившейся ситуации.

В рамках финансовых – вы имеете в виду?

И финансовых, и все-таки моральных. Человек должен понимать, что никогда, например, не будет показывать в кадре убийство животных. Но при этом, если история требует такого, то ты ищешь образ, который может оказаться намного интереснее, чем просто демонстрация убийства животного. Конечно, я говорю не про рамки государственные, когда оно диктует, что снимать. В таком случае у него лучше не брать деньги.


Должно ли государство поддерживать дебютное кино?

Конечно. Кто его будет поддерживать если не государство?

У вас в фильме есть частные инвестиции.

Я думаю, они давали деньги больше не мне, а фонду Сокурова. Александр Николаевич невероятный человек, потому что он уже четверых своих учеников запустил с полным метром.

Что вам сейчас нравится и не нравится в российском кино?

Это сложный вопрос. Я только вошел в кинопроцесс и, мне кажется, что не совсем имею право говорить об этом. Мне точно не нравится, что отсутствует поддержка авторского кино. Все, что сейчас выходит, – это фильмы для широкого проката. Хотя для себя я понимаю, что авторское кино может быть коммерческим, если оно несет не заумный посыл, а ориентирован на эмоцию от зрителя. Я в целом не разделяю кино на жанры и главным образом ориентируюсь на историю. Если понимаю, что для этой истории лучше, чтобы она была комедией, я сделаю так.