Исключение из правила. Владимир Богин: Штрихи к портрету

Когда-то давно, кто-то из великих (кажется, Томазо Сальвинии) заметил, что «Ромео надо играть в шестнадцать лет, но как это делать становится ясно в шестьдесят». И с подобным мнением трудно не согласиться — в юности действительно тяжело постичь и тем более органично передать всю гамму людских чувств. Но иногда встречаются артисты, которым не надо дожидаться солидного возраста для того, чтобы приступить к решению столь серьезных творческих задач, так как к исполнению масштабных ролей они готовы смолоду. К этой немногочисленной категории служителей Мельпомены принадлежит и Владимир Богин, вступивший на актерскую стезю, будучи уже достаточно взрослой, вполне сформировавшейся личностью.
Хотя артистом он стал абсолютно случайно. Закончив два курса биологического факультета Саратовского университета, «за компанию» с приятелем пришел на прослушивание в Щепкинское училище. Приятель провалился, а Богин с первой попытки попал на курс к Михаилу Ивановичу Цареву.
И в этом имеет смысл усмотреть некий «знак» судьбы. Потому что актерская природа Владимира Богина отчасти родственна царевской. При всем различии индивидуальностей — та же склонность к четкости, определенности внешней формы образа, оттененная благородной сдержанностью эмоциональность, выразительность и точность речевых интонаций, легкий налет романтизма и интеллектуальное начало. Не удивительно, что Богину удалось сыграть две роли из репертуара своего Учителя — Жадова в «Доходном месте» А. Н. Островского и Чацкого в грибоедовском «Горе от ума». Первую — на телевидении, в спектакле, в 1981 поставленном как раз Михаилом Царевым (в содружестве с В. Рыжковым), вторую — в Малом театре, в 1977. В труппу Малого после двух лет пребывания в Тбилисском театре имени А. С. Грибоедова Богин вошел в 1971. На подмостки Малого он выходит до сих пор.

Имея в своем «послужном списке» немало театральных и кинематографических (среди которых следует, прежде всего, назвать Мелузова в «Талантах и поклонниках», снятых в 1973 Исидором Анненским, и, конечно же, отмеченного в 1986 Государственной премией РСФСР Базарова в предпринятой в 1984 Вячеславом Никифоровым экранизации романа И. С. Тургенева «Отцы и дети») побед, а также звание народного артиста России, по свидетельству коллег, сохраняет человеческую скромность, интеллигентность. Да и талант Богина с годами не тускнеет, что, правда, вряд ли вообще возможно для обладателя такой фамилии. И все же, все же.… В ситуации не очень-то активной востребованности родным театром это выглядит почти подвигом.
Ведь большинство заметных актерских созданий Богина (например, Горацио в «Убийстве Гонзаго» Н. Йорданова 1991, Франциск I в «Тайнах мадридского двора» Э. Легуве и Э. Скриба 1997), увы, уже кануло в Лету. Премьер не было давно. И сегодня у Богина остались лишь старые роли: Петрович в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А. Н. Островского, Медведенко в «Чайке» А. П. Чехова, Лопахин в чеховском же «Вишневом саде» и князь Шуйский в спектакле «Царь Иоанн Грозный» А. К. Толстого. Причем, две последних работы — вводы, что для артиста всегда проблема. Особенно, если речь идет о спектаклях с такой славной историей, как «Вишневый сад», выпущенный Игорем Владимировичем Ильинским аж в 1982.
Но Владимир Богин преодолел это испытание с честью, подчеркнув в Лопахине, прежде всего, его противоречивость и безусловную порядочность. Лопахин-Богин покупает имение Раневской не для утешения собственного самолюбия, а для того, чтобы оно не попало в чужие руки, деревья же приказывает рубить от разрывающего сердце отчаяния.

Трагическим персонажем получился у Богина и Медведенко в «Чайке», которого он бессменно играет с 1996. И за прошедшие десять лет Медведенко-Богин не потерял ни внутренней значительности, ни капли нежности по отношению к упорно не желающей замечать его любви Маше. Он, думается, еще сильнее угнетен своим бесправным социальным положением и бесконечным одиночеством. Эта ни на минуту не затихающая боль по-прежнему никак специально не акцентируется Медведенко-Богиным, лишь исподволь прорывается в нечаянных паузах, в сиротливом взгляде, ищущем и непременно находящем поддержку у публики, которая, к слову сказать, неизменно (а не только в дни шестидесятилетнего юбилея артиста, случившегося 22 декабря 2006) ценит Богина как раз за такую вот редкую способность к одухотворенному, пронзительному сценическому существованию. А еще — за умение держаться в стороне от богемной столичной «тусовки», за неучастие в сомнительных сериалах и ток-шоу, за редкий дар говорить о том, что его волнует, исключительно средствами своей профессии. В эпоху всеобщего публичного душевного «стриптиза» это и впрямь дорогого стоит.