«Бесы»

Игра в классиков


Канал «Россия» показал, как говорят, очень злободневную экранизацию «Бесов» (злободневность заключается исключительно в дате показа — совпавшей с днем выборов президента Украины). Ранее Владимир Хотиненко уже превратил жизнь Достоевского в одноименном сериале в благолепную историю поиска семейного счастья в ужасном мире. Теперь он плеснул волшебства в самое беспросветное произведение русской классики. Пуховые перинки, иконки, крахмальные скатерки — все это облагородило мрачнейший мир провинции, рождающей монстров, совратителей и мазохистов. И церковки, конечно, — луковки, маковки, осмерики на четвериках. Тоже беленькие, отражаются в водичке. Злодеи-заговорщики на этом сахарном фоне смотрятся выразительнее, спору нет.


Очевидно, что Хотиненко повезло меньше прочих: Юрия Мороза с «Карамазовыми», Владимира Бортко с «Идиотом» (готовой, можно сказать, пьесой) и Дмитрия Светозарова с «Преступлением и наказанием». «Бесы» все-таки - самый неподъемный из достоевских романов. Дело тут даже не в объеме и не в теме — кровавой истории революционного кружка. В драматургию этот эпос переводится с оглушительным скрипом. Тут не поймешь, кто какой, кто есть кто. Ни у кого нет четкого образа — все свойства ускользают.


Верховенский (Антон Шагин) — то шут, то злодей, то математик. Ставрогин (Максим Матвеев) — гниловатый соблазнитель, сладострастный и порочный, но в то же время роковой герой, который летит на всех парах в тартарары. Лебядкин (Борис Каморзин) — шут гороховый, но уж слишком монументальный. Да и попросту — сколько кому лет? Кто кого любит? Все бесконечно скользит и плавает. Сюжет — тоже не выпрямить. Чистейший лабиринт, вычленять и выравнивать дорожки его — сизифов труд. Не зря же все, кто за роман брался, делили «Бесов» на части — со времен Станиславского, у которого был спектакль «Николай Ставрогин». У Додина — три разных спектакля, в экранизациях Вайды и советского режиссера Таланкина — выдержки из романа.


Катастрофа «Бесов» Хотиненко как раз в том, как режиссер это расплывчатое и злое повествование выпрямляет, верстает под формат душеспасительно-душещипательного нарратива. Для пущей стройности добавил в сюжет следователя Горемыкина (Сергей Маковецкий), который выясняет, что же такое происходило в благолепном городишке, что теперь трупы всплывают в прудочках. Но то, что должно было стать ниткой, на которую нанизываются эпизоды — режет их вдоль и поперек. Прием используется самым странным образом — обычно, если следователь выстраивает сюжет, он бродит по героям, и каждый ему выдает свой кусок действия. Зрителю на радость, и с разных точек зрения. Тут же они живут параллельно: Горемыкин беседует и читает нараспев «Катехизис революционера», сюжет Достоевского врезается, словно рекламный блок, в это реалити-шоу. Или наоборот, но обязательно в самом неподходящем месте. Сцена в доме Ставрогиных, когда объявляются Петруша с Николаем, а помолвка Верховенского-старшего (Игорь Костолевский) расстраивается, распадается в труху, хотя надо еще потрудиться, чтобы развалить коронный достоевский жанр «истерика на вечеринке». Еще один традиционный хит — самоубийство Кириллова — тоже разваливается на части, гибнет от суеты и беготни наперегонки с героем. Что говорить о менее ударных эпизодах, которые из сюжета не выкинуты в угоду полноте, но вообще никак не решены — вроде растянутой, снятой как провинциальное ток-шоу дуэли Ставрогина. Которая, как известно, ничем не кончается.


Наконец, каждый осколок этой распадающейся на глазах мозаики обрамлен для красоты ревущими двумя нотами, сочиненными Алексеем Айги — что окончательно «Бесов» делает похожими на сериал «Робоцып», где весь сок телевещания показан через призму шизоидального сознания курицы-киборга. Традиционно принято заявлять, что такие вещи, как хотиненковские «Бесы» снимаются для того, чтобы доказать актуальность русской классики и заставить зрителя ее лишний раз перечитать. Здесь определенно сделан шаг вперед — доказано, что русская классика не хуже эфира любого телеканала годится для «Робоцыпы». Или не годится вовсе.