«Догмэн» Маттео Гарроне: Трагедия о маленьком человеке и небольшой преступности

Лучшая мужская и лучшая собачья роль Каннского фестиваля


Небольшой комичный мужичок Марчелло (Марчелло Фонте) работает в собственной конторке под названием Dogman, где моет, бреет, кормит и чужих собак, а если понадобится, может и выгулять. Одинокие вечера он проводит с псом перед телевизором, преломляя с братом меньшим скромную порцию пасты, за обедом общается с другими индивидуальными предпринимателями, у которых по соседству, например, ломбард или зал с игровыми автоматами. Периодически вечерами эти же итальянцы средних лет гоняют в футбол, а еще один день в неделю у Марчелло есть на общение с дочерью от распавшегося брака. Неприхотливую гладь его скупой, но обаятельной жизни нарушает лишь местный гопник Симоне (Эдоардо Пеше). Увалень и кокаинщик, он обожает буянить, разбивать чужие физиономии и воровать. До поры до времени Марчелло умудряется находить с ним общий язык, потакая криминальным замашкам Симоне, но однажды оказывается втянут в аферу, поломавшую его реноме славного малого.

Смотреть онлайн «Догмэн» Маттео Гарроне
«Догмэн» Маттео Гарроне с минувшего Каннского кинофестиваля увез награды за лучшую мужскую и лучшую собачью роль, что, в общем, не удивительно для смотра, где победили «Магазинные воришки» Корээды. Новая работа итальянского режиссера, вместе с Паоло Соррентино и Аличе Рорвахер представляющего современный кинематограф Апеннин, тоже начинается как добродушное кино про маленького человека в непростых условиях. Однако там, где японский постановщик в поучительном добродушии пошел почти до конца, Гарроне всё-таки уступает натиску трагедии реальности: всё-таки история Марчелло действительно случилась в Италии в нулевые.


Поначалу нескладной и комичный Марчелло напоминает господина Юло в декорациях итальянской провинции: первая треть «Догмэна» вполне могла бы оказаться немой комедией. Выразительное лицо и суетливая мимика артиста Фонте обладает каким-то собачьим магнетизмом: при всей симпатии к людям и чарующей привязанности к дочери, он всегда немного в рассинхроне с действительностью, его растерянный взгляд направлен куда-то сквозь неприглядную бытовуху.

Вместе с тем итальянская провинция все-таки провоцирует обнаруживать живописную мощь даже в разрухе. Рорвахер крайне успешно перезапустила на родной почве линейку магического реализма, Соррентино эксплуатирует национальную эклектику пижонства, Гарроне же выбрал скупые мазки социальной драмы. Ненадолго оторвавшись от несусветной и безвкусной реальности в «Cтрашных сказках», в «Догмэне» он вновь обращается к излюбленной мысли о том, как криминал отравляет обывательскую жизнь во всех её проявлениях (десять лет назад он увез из Канн Гран-при за «Гоморру», где подробно об этом рассказывал).


Вся риторика трагического знакомства Марчелло с Симоне очевидна наперед: со всем своим непротивлением злу, маленьким человеком и даже отголосками «или право имею» «Догмэн» невероятно российское кино; даже щедро политая дождем земля итальянского городка под финал ленты обретает безнадежную синь берега в «Левиафане». Тут, правда, надо отдать Гарроне должное - он избегает прямого политического окраса. В «Гоморре», например, одна из сюжетных линий касалась утилизации мусора, что в два шага позволяло выйти на разговор о политике Берлускони.

«Догмэн» же, несмотря на пудовую реалистичность с вкраплениями комичного, тяготеет больше к сказке, если не сказать в супергероике. Dogman - вполне себе имя для защитника униженных и оскорбленных, а Марчелло проявляет недюжинную любовь как к собакам, так и к окружающим. Даже отморозку Симоне он, кажется, симпатизирует. Однако и на такого славного человека нашелся свой крептонит: даже самая добрая собака, будучи загнанной в угол, может вцепиться в глотку, равнодушие закона заставляет граждан решать проблемы самостоятельно - и так далее. «Догмэн» как будто сшит из трюизмов, как собачья подстилка, что особенно бросается в глаза на пронзительной предфинальной сцене, когда бесконечно одинокому Марчелло мерещится, как его соседи и приятели играют в футбол. В этом абсолютно антониониевском эпизоде Гарроне на мгновение будто бы покидает будку очевидного, но затем вновь пускается в досужую публицистику. Гав-гав.