Сейчас нет ни малейшей надобности убеждать государство в правильности и идейности театральных постановок. Цензуры нет, эпатажу аплодируют стоя, а качество спектаклей падает. Актёрам старой гвардии обидно до слёз.
Георгий Котов счастлив оттого, что 50 лет своей жизни провёл на сцене. Что имеет возможность выходить на неё снова и снова. Что когда-то играл вместе с молодым Броневым, учился мастерству у Смоктуновского и Евстигнеева, мыслил, как все эти великие авторитеты. Георгий Валерьянович, актёр Омского музыкального театра, в этом октябре отмечает два юбилея - 50 лет творческой жизни и 70 - обычной, «паспортной». И не устаёт повторять, что главное в этой жизни не кто мы, а с кем мы. Его бенефис, открывающий сезон в музыкальном театре, ещё раз показал, что поклонников у Котова более чем достаточно.
- Самое дорогое в нашей профессии это то, что ты приносишь людям радость. Это очень важно, когда проблемы уходят на второй план. Думаете, мне за полвека надоела сцена? Тысячу раз нет. Если меня всего этого лишить - считайте, что и не живу я вовсе, - говорит юбиляр.
Мокрый как мышь
- Георгий Валерьянович, как настрой? Всё-таки 50 лет на сцене - солидная дата…
- Если честно, я не хотел, чтобы такой юбилей вообще отмечался. 70 лет - это тот возраст, который даже по нынешним меркам называется старостью. А стареть не хочется (улыбается). Я когда-то мечтал, что вот проработаю в театре 20 лет и перестану бояться выхода на сцену. А потом прошло 20 лет, 30, 40… А дёргаться и трястись за кулисами продолжаешь вновь. В молодости думаешь, что когда-нибудь будешь выходить на поклон и купаться в овациях. Но мне 70 лет, а коленки дрожат как у мальчишки. И знаешь что? Это прекрасное чувство!
- Чем старше становишься, тем больше волнуешься?
- Да! Как однажды сказал мой художественный руководитель, если актёр перестаёт волноваться, то ему можно уходить из профессии и идти торговать пирожками. С холодным сердцем нельзя выходить к зрителю. Я не устаю повторять, что сцена - это наш Олимп и наша Голгофа. Без трепета никак. И если Господь даст мне сил и здоровья работать дальше, я ни на что не променяю театр.
- Вам в своё время и выбора не дали, кем быть в жизни. Актёрская семья, наверное, всё предопределила?
- Я актёр в третьем поколении. И всё своё детство провёл на репетициях в театре, где играли мои родители, видел, какой это непростой труд. Никогда не забуду свой первый выход на сцену. Мне тогда всего восемь лет исполнилось. На репетиции меня попросили что-то спеть. Спел. Это был маленький эпизод в пару минут. Но когда я зашёл за кулисы - был мокрым как мышь.
- То, что станете артистом, решили тогда же, за кулисами в 1948 году?
- Раньше. В четыре года я сказал маме, что буду либо актёром, либо моряком. Может, потому что папа играл моряка. Тогда, в 1943 году, спектакль с его участием, поставленный в осаждённом Ленинграде, стал знаменит во всей стране. Я много сыграл отцовских ролей. От него у меня музыкальность, способность писать, сочинять. Актёрские гены значат очень много.
Твардовский сказал «да»
- В вашей жизни было столько ролей, что голова кругом идёт. Самая-самая есть?
- Знаешь, я каждому артисту желаю: дай Бог вам успеть сыграть столько, сколько сыграл я. Но искренне верю в то, что самая главная роль у меня ещё впереди. У меня их было больше двухсот. И все - любимые.
- Даже крохотные эпизоды?
- Играть эпизоды намного сложнее. В больших ролях есть возможность реабилитироваться перед зрителем. А если что-то пошло не так в небольшом выходе - ты обречён. Для меня театр никогда не был развлечением. Это большая ответственность и… откровение. Выход на сцену - момент истины. Нужно переступить кулисы и забыть про всё. В русском театре нельзя врать.
- Вы своими глазами видели становление русского театра. Сейчас, без цензуры, жить намного проще и, наверное, скучнее?
- Жить легче. Не нужно никого убеждать в правильности и «идейности» спектакля. В Москве однажды была совершенно «психопатическая» штука с Тёркиным. Министерство культуры было против и не хотело ставить наш спектакль. Почему запрещали? Непонятно. Твардовского уговорили только тогда, когда сказали, что спектакль будет на песню «Эх, дороги». А это его любимая песня! И он сказал: «Да». «Тёркина» мы превратили в явление, он же впервые ставился. Мы работали в самом центре Москвы на маленькой сцене и каждый раз собирали полный зал. В 1972 году нашу постановку снимало телевидение, показало её по всей стране. Сейчас нет цензуры, стало появляться больше некачественного продукта. Композиторов хороших и вовсе не осталось. В жанре музыкальной комедии практически никто не работает. А ведь «Весёлые ребята» и «Волга-Волга» - первые наши мюзиклы!
- Скажите, а сейчас за театральными постановками в городе удаётся следить?
- Последнее, что я видел, - «Дядюшкин сон» в драме по Достоевскому. Но в театры я хожу редко. Раньше всех объединял Дом актёра, а сейчас творческие коллективы живут обособленно. Никто никого не приглашает на сдачи спектаклей. И это горько.
- Георгий Валерьянович, вы недавно выпустили книгу «Я в землю омскую влюблён». Но ведь Омск не ваша родина? Чем вас покорила Сибирь?
- Наверное, это судьба. Мама ещё при Колчаке училась в Омской гимназии, отец тоже играл здесь в театре. Когда я в 1970 году приехал сюда, то город меня «убил» и «купил» моментально. Нас везли в гостиницу по проспекту Маркса, а по обочинам дороги - лампочки, фонтаны… Город такой чистый и такой зелёный! Да и омская публика приняла замечательно. Она для меня как семья. Потом я получал приглашения в театры разных городов, в том числе и в Москву, но уехать из Омска не смог.
Ольга МИНАЙЛО
РИА «Омск-Информ»
20.10.2010
В зрительном фойе Музыкального театра нас встречает галерея образов 24 актеров. Одним из первых был написан его портрет – народного артиста России Георгия Котова.
А в День театра 2013 года его звезда появилась на Аллее Славы. По примеру Голливуда Музыкальный на плитах театрального подъезда торжественно открывает звезды в честь самых любимых омичами артистов.
Георгий Котов в этот день не скрывал, что очень растроган знаком внимания и признания:
- У меня сегодня тройной праздник. Утром прошел спектакль «Василиса Прекрасная», который я поставил как режиссер, днем я был в жюри детского конкурса, вечером — «Без вины виноватые» с моим либретто и стихами, и вот сюрприз в виде именной звезды. Для меня это неожиданно, и я невероятно тронут, — признался актер.
В наполненности событиями одного дня можно увидеть, как много работает актер, режиссер, сценарист на 43-м году служения в одном театре. Сыграл около 200 ярких, разноплановых ролей.
Как режиссер поставил 35 спектаклей. По его пьесе создана музыкальная мелодрама «Любина роща» В. Казенина. Художественный руководитель губернаторского курса артистов Северного драматического театра им. М. Ульянова в ОмГУ имени Ф. М. Достоевского.
На сцене с восьми лет
— Георгий Валерьянович, 42 года на омской сцене — это, конечно, много. А какой у вас общий актерский стаж?
- В первый раз я вышел на сцену в восемь лет. Это случилось в Оренбурге. Родители были артистами оперетты, но мама перешла в драматический театр. Я сидел в зале на репетиции, режиссер сказал маме: «Женечка, давайте попробуем Егорку». В спектакле «Американская трагедия» Драйзера я играл юного Клайда Гриффитса. В паричке и гриме выходил на авансцену и высоким дискантом пел псалом под шарманку. Потом играл другие роли. Между прочим, зарабатывал себе на ботинки, а однажды — и на пальто.
— Почему же ваш путь в театр был непрямым — через учебу в железнодорожном техникуме? Для актерской династии нетипичная история.
- Жили трудно, а в техникуме — стипендия. И старший брат его окончил. Но я не жалею, что получил техническое образование. На практике в паровозоремонтных мастерских я даже внес рацпредложение, которое легло в основу дипломного проекта. Много лет спустя играл инженера в спектакле «Чудесный сплав» Б. Киршона. Подошел профессор и сказал: «Как грамотно вы работали у кульмана». Актеру любой опыт в плюс. И умение что-то делать своими руками пригодилось, когда я стал дачником. Но техникум помешал мне поступить в театральный институт с первого раза.
Мы поехали в Москву с другом — Георгием Мартынюком, которого зрители знают как Пал Палыча Знаменского из телесериала «Следствие ведут знатоки». Я прошел три тура и в Школе-студии МХАТ, и в Щукинском училище, и в Щепкинском, и в ГИТИСе, и во ВГИКе. Но нигде меня не допустили к экзаменам. Я не имел права поступать, не отработав два года по специальности. Режиссер Сергей Герасимов даже звонил в Министерство путей сообщения, но министр был в отпуске. Мартынюк остался учиться, а я вернулся домой.
— Случай играет большую роль в судьбе артиста?
- Особенно вначале. На следующий год я прошел три тура в Школе-студии МХАТ. Довольный, что у меня всё в порядке, пошел «болеть» за друга Юру Чернышева в ГИТИС. А он взял да и втолкнул меня в аудиторию, в которой шло прослушивание на специальность «артист музыкальной комедии». Огляделся, вокруг пижонистые московские ребята. Стало любопытно. Меня спрашивают: «Где ваши ноты?» А у меня даже документов нет с собой, не то что нот. Говорю: «Я только что приехал». Спел «Из-за острова на стрежень», потом — куплеты Фомы и Филиппа из оперетты Дунаевского «Вольный ветер», станцевал «Яблочко», «Цыганочку» с выходом и вальс, читал стихи и прозу. Закончил Василием Тёркиным. В общем, произвел впечатление, приняли. Моя телеграмма: «Поступил ГИТИС отделение музкомедии целую Егор» была для мамы нокаутом. Она была уверена, что я буду актером Драмы. Вот вам и роль случая в жизни актера.
— А это правда, что после окончания ГИТИСа вас приглашали в Театр на Таганке, но вы отказались?
- Правда. Юрий Петрович Любимов только набирал труппу, чтобы создать театр. У меня были приглашения из 15 провинциальных театров, а намечалось отправить выпускника Котова в Свердловскую оперетту, знаменитый театр. В труппу Таганки уже были приняты Зинаида Славина, с которой мы дружили, мой однокурсник Валерий Золотухин. И еще одна девчонка с курса мечтала туда попасть и попросила подыграть на показе у Любимова. Подыграл, Юрий Петрович говорит: «Почему нет вашей фамилии в списках?». И предложил мне работу в своем театре, даже обещал комнату в коммуналке. А я, почувствовав, что создается театр с диктатурой режиссера, имел наглость сказать Любимову, что не хочу быть в его театре мебелью, воспитан иначе. Несмотря на это, на следующий день за мной в общежитие приезжал на машине директор Таганки. Но я уже принял решение.
— Когда Театр на Таганке прославился, не пожалели об этом?
- Нет, никогда. Вот если бы меня позвал Товстоногов, я пошел бы к нему даже рабочим сцены. Но тогда хотел и пришел в оперетту, и не в Свердловск, а в свой родной Оренбург. А в 1970-м приехал в Омск.
Тёркин мне душевно близок
— Где вам сразу дали роль Василия Тёркина и на премьере зрители аплодировали и не отпускали артистов со сцены 27 минут…
- Этого нельзя забыть. Твардовский ведь не сразу дал разрешение на постановку. Ему не понравился «Василий Тёркин» в Театре имени Моссовета. А тут музыкальный спектакль, в новом, придуманном нами жанре «оперетта-песня». Александр Трифонович лежал в больнице. Автор либретто Петр Градов его уговаривал и пообещал, что в спектакле будет звучать любимая Твардовским песня «Эх, дороги» на стихи Льва Ошанина. Получили согласие, а после премьеры подписали афишу с пожеланиями для Александра Трифоновича. Ему оставалось жить несколько месяцев. Говорят, увидев афишу, он прослезился.
— Георгий Валерьянович, об успехе вашего Василия Тёркина говорит цифра: вы выходили на сцену в этой роли 1000 раз. Трудно было вам, горожанину, интеллигенту, сыграть собирательный образ простого русского крестьянского парня? Или вы сразу почувствовали с ним душевное родство?
- Мне папа еще в детстве говорил: внимательно наблюдай за людьми. Я так и делал, например, на колхозной картошке, где я научил деревенских парней искусству завязывать галстук, а от них взял на память манеры, способ общения. Я видел, как в курилке техникума рассуждали о жизни машинисты, приехавшие переучиваться с паровозов на тепловозы. У меня дядя и тетя прошли войну, я с детства слышал их рассказы. Конечно, Василий Тёркин мне душевно близок: его оптимизм, юмор. Я согласен с таким мудрым наблюдением: не тот шутник, кто умеет трепаться, а кого цитируют. Поэтому спорил с режиссером Виктором Дмитриевичем Лавровым и убедил его отдать часть реплик Тёркина другим персонажам.
— Вы поставили «Тёркина» еще раз в 80-х. А нет мечты и в третий раз вернуть спектакль на сцену?
- Есть. О поэме Твардовского, как о пушкинском «Евгении Онегине», можно сказать: «энциклопедия русской жизни». И постоянно открывать в этом произведении новое. С какой болью и ностальгией играл тоску Тёркина по мирной жизни Олег Анофриев! И в любое время, а в наше особенно, важно показать Тёркина не только балагуром и острословом. Сладко не жил, но какая была у него любовь к родине, родному дому. Если бы ставил «Тёркина» сегодня, знаю, кого бы пригласил на главную роль. Есть в театре подходящий актер.
— Что чувствует артист, передавая свои роли молодым коллегам?
- Я не жадничаю, не знаю, что это такое. В 1985-м я не думал, что буду играть главного героя, но артисты настояли. Критик Елена Злотина тогда заметила: «Тёркин не стал старше, но стал мудрее».
Стремление «зазвездиться» ненавижу
— Первая роль определила тему творчества?
- После Тёркина был Левша и много-много других героев, разных. А главная тема одна: оставаться в любой ситуации человеком. Если оступился, попытаться понять. Если подлец — требуется убедительное обличение.
— В оперетте приходится играть фрачных героев, которых принято считать далекими от жизни, их даже называют опереточными. Вам такие персонажи не в тягость?
- Нет, это счастье, если на сцене идут оперетты Кальмана, Оффенбаха, Легара, Штрауса и поставлены они с уважением к автору. Любая из них — это музыкальная «Золушка» — история со сказочным концом. Оперетта дарит радость, надежду, увлекает красотой. Недаром число поклонников легкомысленного жанра растет в трудные годы войны, кризисов. В зале сидит молодежь. Где молодым людям сегодня увидеть красивые отношения влюбленных, если телевидение предлагает чернуху и юмор ниже пояса. А душе хочется праздника, за ним люди и идут в театр на оперетту.
— Георгий Валерьянович, как вы относитесь к популярности? Когда зрители в который раз просят исполнить в концерте номер «В ту степь» из старого еще спектакля «Свадьба в Малиновке», что вы чувствуете?
- Великое счастье. Мы, артисты, переполнены им в конце спектакля. И стесняюсь, когда узнают на улице, в транспорте.
— Есть здоровое честолюбие, а есть тщеславие. Как не перейти грань?
- Честолюбием не страдаю, тщеславие, желание «зазвездиться» ненавижу. Вот лежал в больнице, никто меня не замечал, а из Министерства культуры позвонили: у вас лечится народный артист, будьте повнимательнее — и все вдруг стали предупредительны, а мне тяжело, неловко. У меня театральные гены, а в них записано: театр — дело коллективное, нельзя тянуть одеяло на себя. Отец был директором театра — и очень доступным, открытым для всех. Я с детства видел: чем больше актер, тем меньше он носится со своим талантом. В нашей крошечной комнате мама угощала пельменями приехавших на гастроли Михаила Пуговкина, Леонида Харитонова, Татьяну Пельтцер. Они были простыми, естественными. Подростком в Оренбурге я играл в одном спектакле с Леонидом Броневым, вместе ездили на гастроли. Очень скромный человек. И таких примеров у меня очень много.
Театр как исповедание
— Русский театр часто называют домом, а его обитателей — семьей. Коллектив Музыкального театра очень большой, чтобы быть семьей?
- Наш театр — это большое художественное пространство, где люди объединены одной общей идеей и ее воплощением. Ничто так не сплачивает. Каждый новый спектакль как новорожденный в семье. Общая радость. А бывают и разочарования. Жизнь показывает, что они нас ждут порой тогда, когда работали самоуверенно, не ожидая неуспеха.
— Что в современном театре вам не нравится, тревожит?
- Когда жизнь человеческого духа подменяют эпатажем, когда творческим поиском называют включение в спектакли непристойных сцен, нецензурной брани. Для меня театр — исповедание, возможность сделать людей добрее, будить совесть, сеять разумное, доброе, вечное. Мы смотрим на Запад, а великие Аль Пачино и Де Ниро говорят, что, когда им нужно прийти в творческую форму, они занимаются по системе Станиславского и Михаила Чехова. Я болею душой за русский театр и верю, что победит традиция, которая принесла ему мировую славу.
— Что удерживало и держит вас в одном театре, в Омске?
- Всё: роли, труппа. У меня всегда были замечательные партнерши! Я счастливый человек, потому что мне всегда везло на хороших людей, замечательных профессионалов в творчестве. Всех имен не перечислить: актеры, художники, писатели. Мы вместе создавали интересную жизнь в Доме актера. Жаль, сейчас уж нет той дружбы домами — творческими союзами и театрами. Но я верю, что это разъединение временное. «Главное, не кто мы, а с кем мы», — сказал Михаил Ульянов, и я с удовольствием подписываюсь под этими словами. Все говорят о том, что культура гибнет. А я думаю, общими усилиями мы ее сбережем. Особенно у нас в области, где в страшные 90-е театральная жизнь не заглохла, а в последние десять лет идет такой прирост: Северный театр, «Сказка» в Калачинске. От «Арлекина» я таю. Вижу, как потрясены иностранцы, когда им показывают Театр кукол, Ачаирский монастырь. Культура и искусство на Руси всегда были духовны.
— Если б можно было чудесным образом исполнить три желания, то вы бы попросили…
- …Чтобы не было войн. Второе желание, как у всех артистов: получить главную в своей жизни роль, которую еще не сыграл. Третье — чтобы русский театр вернулся к своей миссии просвещать и просвящать.
— Вы ничего не сказали о семье.
- Всё хорошо — чего желать. Жена — актриса нашего театра Ольга Бржезинская, сын Сергей — актер. Внучке Соне уже 20 лет.
Приспущен парус, сломано весло,
К последней пристани несет меня теченье…
Сам выбрал я актера ремесло,
Был верен Станиславского ученью.
Мной добровольно выбран этот путь —
Мной лично, навсегда, без принужденья!
Ни разу я не пожалел ничуть,
Что к Мельпомене поступил в служенье.
Чужих две сотни жизней за одну
Успел прожить — а сколько не успето…
И так не хочется пока «идти ко дну»:
Ведь главное не сыграно! Не спето!
Хоть много их, несыгранных ролей,
И песен много, что еще не спеты,
Но в жизни мало остается дней
И времени, чтоб воплотить всё это.
Моих друзей всё уже хоровод,
Причал последний с каждым часом ближе…
Течением мой парусник несет.
…Быть может, Там я снова всех увижу?!
Георгий Котов
Светлана Васильева
Омская трибуна
5 комментариев
обсуждение >>