«Дом, который построил Джек»: Ларс фон Триер уничтожает искусство

Или, возможно, самого себя


1970-е, США. Инженер с амбициями архитектора Джек (Мэтт Диллон) мечтает построить идеальный дом, а также промышляет умеренно изощренными серийными убийствами - преимущественно женщин (но дело, разумеется, не в гендерной принадлежности). Однажды к нему является загадочный Вердж (Бруно Ганц) и предлагает прогуляться буквально в ад, а по пути немногословный Джек постарается развлечь спутника историями об убийствах и их мотивации. Такой вот сеанс психотерапии.

Пожилой проводник Вердж - само собой, Вергилий, а «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера частично построен по чертежам «Божественной комедии» Данте. Впрочем, в основе этого здания десятки заразительных идей из области искусства, политики и душевного здоровья: стремительно состарившийся к 62 годам датский провокатор привез на минувший Каннский кинофестиваль фирменный микс из терапевтической исповеди и размышлений о социальных язвах и больших идеях. В итоге «Джек», будто насмешливо показанный вне конкурса, выглядит как авторское саморазоблачение, грандиозный вызов культурным мифам и даже как автоэпитафия (только ленивый не написал с Лазурного берега, что мастер совсем плох, а также приобрел опасное внешнее сходство с Алексеем Балабановым, скончавшимся аккурат после метафизического опуса «Я тоже хочу»).


Какую из троп ни выбирай, «Дом, который построил Джек» - это приглашение к дикому путешествию в самое сердце тьмы, человечества вообще и человека (Ларса фон Триера) в частности. К слову, вся фильмография датчанина, если присмотреться, поэтапно демонстрирует, как последние сорок лет истончалась грань между этими разномасштабными, казалось бы, понятиями: особенно это бросается в глаза в «трилогии депрессии» («Антихрист», «Меланхолия», «Нимфоманка»). В конце концов, многослойные завиральные конструкции, отображающие авторскую картину мира, и чувственный/телесный пересказ личного опыта, каких все больше становится в современном авторском кино, - суть, одно и то же.

О том же, что отделить человека от Истории невозможно, Триер размышлял еще в «Элементе преступления» - медитативном нуаре, вдохновленном эстетикой «Сталкера» (режиссер даже показал картину Андрею Тарковскому, тому не понравилось). Там же, к слову, цитируется детское стихотворение про Джека и его дом, написанное в конце XVIII века. Рассказывая о том, как попытка восстановить логику убийцы превращает в итоге следователя в киллера, датчанин подразумевает ревизию европейской истории - а потому извлекает эту убаюкивающую присказку из колыбели ребенка и европейской цивилизации. Вся трилогия «Е» («Элемент», «Эпидемия» и, собственно, «Европа») посвящена вопросу жизни после травмы Второй Мировой - и, разумеется, без тени Холокоста не обходится и «Дом, который построил Джек».


Вдобавок новая работа режиссера завершает «американскую трилогию» («Догвилль» и «Мандерлей»), где радикально исследовалась склонность людей распоряжаться чужой жизнью. В этом ремесле инженер-архитектор Джек, одержимый многими маниями Триера (вроде невроза навязчивых состояний), достигает в вопросе пофигизма к границам и значимости Другого восхитительного совершенства. Даже в «Танцующей в темноте», обличающей благостную маску капитализма и американской мечты, не нашлось героев столь меркантильных, как психопат с идеей.

Тут самое время перейти к сердцу «Дома, который построил Джек»; а как показал Даррен Аронофски в «маме!», где американец пытался провоцировать зрителя а-ля Триер, у каждого здания есть такой источник пульса. В персонаже Мэтта Диллона причудливо смешиваются Ларс и его обсессии, мифы о режиссере, а также исполинское надгробие большого искусства и большого художника, чей вес на себе не сможет пронести никто из живых.



В «Джеке» Триер наглядно демонстрирует, как вихрь больших идей устраивает заворот извилин простому смертному. Как светящиеся образа гениев толкают к химере совершенства, граничащего с иллюзией собственного величия. Тут режиссер выбирает для иллюстрации лучших из лучших, по совместительству - такие общие места, что большинство имен слышали даже люди, далекие от искусств. Если композитор - то Иоганн Себастьян Бах, если современный - то Дэвид Боуи, если музыкант-виртуоз - то Гленн Гульд, если художник - то Уильям Блейк, если литератор - то, конечно, Данте Алигьери. Если режиссер - догадайтесь сами.

В этом можно рассмотреть лишь привычное триеровское пижонство, как в каждом ударе ножа Джека или разводного ключа (по-английски, кстати, jack) заметить только престарелую жажду провокации. Однако «Дом, который построил Джек» - кино усталое, Триеру до чертиков надоело что-то кому-то доказывать и кого-то удивлять. Это происходит, скорее, рефлекторно: точно так же, как в каждом интервью он, бунтарь и священное чудовище, пытается угодить журналисту и отпустить его довольным, с интересными ответами на десятки стандартных вопросов. Его новый фильм - даже не размышление, а подведение итогов, краткий пересказ предыдущих серий, отчего - может быть чисто интуитивно - происходящее на экране выглядит логичным финалом изнуряющей многолетней борьбы - с собой, с искусством, с миром.


В сущности, ключевая метафора Триера, понятная опять-таки на берегу, касается сравнения Искусства и Истории, художника и диктатора, человечества и человека. В книге датского журналиста Нильса Торсена «Меланхолия гения», где режиссер достаточно глубоко пускает в свою невеселую жизнь постороннего, можно прочитать фактически эскизы «Джека». Мысли, которые потом, «Меланхолию» и «Нимфоманку» спустя, прозвучат с экрана. Про гениальность конструкции Юнкерс Ю-87 под кодовым именем «Штука». Про то, что диктаторы умели развлекаться не хуже некоторых режиссеров, в чьих фильмах можно заметить удовольствие съемочной группы от процесса. Наконец, про то, что повторяться - стыдно, хотя «Джек» состоит не столько из самоповторов, сколько из символического изничтожения собственного наследия.

Каждая из пяти глав «Джека» - это встреча создателя с неказистым творением: вот он расстреливает из ружья мать с двумя детьми, передавая привет «Медее», снятой по нереализованному сценарию Карла Теодора Дрейера; вот он подбирается с ножом к сексуальной и глуповатой героине Райли Кио, мучительно пересказывая финал «Нимфоманки» наоборот; вот застает дома вдову - наследницу всех этих женщин из трилогии «Золотое сердце» («Рассекая волны», «Идиоты», «Танцующая в темноте»); а вот разбирается с самоуверенной дамочкой, какие зальют свинцом Догвилль и Мандерлей; будет, конечно, и встреча с пожилым мужчиной, который обладает физиогномическим сходством с самим Триером, но и без камео фокус понятен.


Разрушая миф о творце, которому якобы все дозволено, Ларс закономерно начинает с себя, постепенно задавая и вспомогательные вопросы. Может ли искусство быть слишком малым или слишком великим: как, например, банальное строительство дома (в каком-то смысле архитектура) или управление страной (в каком-то смысле режиссура). И если все (в определенном масштабе) может сойти с рук живописцу, почему бы тогда не дать вольную и инженеру с диктатором. Тут Ларс фон Триер откровенно ерничает, слишком буквально экранизируя фразу про «инженера человеческих душ».

Ответ на весь этот ребус восхитительно прост: в людском мире мерилом всего был и остается человек, никаких божественных мерок быть не может. Непреднамеренное равнодушие и мера условности - это механизм человеческой психики, которая защищает здравый смысл от ужаса тотальной эмпатии. Это не всегда очевидно в многофигурных фильмах, но гораздо заметнее, когда речь касается сводок новостей или исторических травм. В кадр сочувствия вмещается ограниченное число людей, зачастую и вовсе один, иначе перегруз. Оттого опыт Холокоста не страхует человечество от появления маньяков, а насилие на экране не коррелирует с убийствами на улице. Просто для акта (со)чувствия наблюдателю - фильма или истории - нужно лицо, имя и бэкграунд. Его зовут Джек, он пытался построить дом, в финале он постарается выкарабкаться из передряги, которую заслужил. И все равно зал сочувственно охнет, когда Джек не сможет. Его зовут Ларс, сорок лет он снимал о том, как люди находят оправдания, чтобы разорвать друг друга на части, и вот, кажется, разорвал сам себя. Hit the road, Lars.

«Дом, который построил Джек» в прокате с 6 декабря.