«Большие змеи Улли-Кале»: Ужасный край чудес Алексея Федорченко

21 октября в петербургском кинотеатре «Аврора» состоялся показ ленты Алексея Федорченко «Большие змеи Улли-Кале» – фильма открытия международного фестиваля «Послание к человеку». Режиссер «Овсянок» и «Войны Анны» отправляется на Кавказ, в пушкинский «ужасный край чудес», с миссией вернуть зрителю давно забытый цикл дореволюционных лент: о том, как эта земля боролась против России, покорялась ей, а потом Россию обогащала, снабжая ее культуру новыми сюжетами. В мире «Больших змей» все становится частью мифологемы: разложившаяся пленка, шляпа Гоголя, нейросети, духовная традиция зикра. После такого экзотического сплава нетрудно уверовать, что у порогов Терека и вправду живут огромные аспиды.


Ватага деревенских ребятишек на велосипедах проносится по дороге под шелест кинопленки. Пленка везде: хвостами поднимается к небу, шумит трещоткой на колесах, гроздьями висит на жердях и дрожит, подхваченная ветром. Особая забава для детворы – пленку поджечь и наблюдать (с безопасного расстояния), как бобина вспыхивает, подобно фейерверку. Дети и не ведают, какое сокровище попало им в руки, а то относились бы бережнее. Оказывается, где-то на Урале по случайности обнаружен схрон дореволюционных фильмов, прикопанных в землю во времена гражданской войны. В деревянных ящиках годами лежали эксперименты выдающихся режиссеров, однажды задумавших снять большое полотно о Кавказе. Каждый автор рассказывает свою историю об отношениях мятежного края с империей, применяя все доступные ему технические методы. Режиссер Алексей Федорченко объявляет о великолепной находке по телевидению и анонсирует ее скорое восстановление. Альманах дошел до нас практически полностью, и мы наконец-то, спустя столько лет, можем увидеть, как предки чувствовали Кавказ и осмысляли его место в России. Что-то, конечно, потерялось, но съемочная группа Федорченко спешит это исправить – и нехватку восстановить по имеющимся дневниковым записям.

На экране возникают честная монохромная картинка, кукольные декорации, вымазанные белилами лица актеров. Если фильма обретает цвет, режиссер предупреждает – это нейросеть раскрасила. Иногда все дрожит и деформируется, что неудивительно для возраста пленки – еще Билл Моррисон в своей «Деказии» рассказал о последствиях ее неправильного хранения. Хотелось бы поверить в чудо и возрадоваться обнаруженным артефактам истории, но все слишком хорошо и красиво, так в жизни не бывает. Мы видели недавнюю отреставрированную «Историю гражданской войны» Дзиги Вертова, подделку Питера Джексона в «Забытом серебре». Разумеется, все фильмы из-под земли Федорченко снял сам, вспомнив опыт художественной фальсификации «Первых на Луне». И сделал это играючи, предлагая зрителю поучаствовать в сотворении мифа.


«Большие змеи Улли-Кале» – вроде бы find footage, но такой новую ленту представлять немного порочно. Это не документальное кино, но и не мокьюментари. Режиссер и сам это определение не очень любит, потому что приставка мокью – это от английского to mock, издеваться. А он ведь ни над кем не издевается и все карты вскрывает сразу. Здесь бы какое-то новое жанровое слово выдумать, но пока не выходит из-за вороха парадоксов. В основе фильма лежит мудреное зелье, сваренное из реальных исторических событий, легенд, смелых теорий. Центральные персонажи реальны, а многие еще и широко известны: Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой. Их действия вымышлены – или почти вымышлены. Найденный вместе с кинопленками дневник, к примеру, «принадлежит» русскому психиатру Оттону Чечотту, возглавлявшему в начале XX века Кавказское горное общество. Эта организация, существовавшая в действительности, якобы и пригласила режиссеров снять кино о регионе, тем самым привлекая в него инвестиции для дальнейшего развития. Энтузиасты взялись за дело и поставили девять фильмов – и каждый со своим взглядом на место, время и, конечно же, вечный кавказский вопрос.

Читать Тени забытых предков в «Истории гражданской войны» Дзиги Вертова
Тут есть свой мини-пеплум, очень в духе «Кабирии» Джованни Пастроне. Сюжет местный – русские войска налетают на аул, а гордые женщины, не желая сдаваться в плен, бросаются в воды Терека. Тут же мультипликация (ее Федорченко приписывает учительнице Марии Преображенской) с сюжетом о Шамиле и его идеологических противниках-пацифистах. Мистическая пушкиниана, где поэт обращается в демона и пугает людей своим ярко-красным плащом – раскрашенным от руки, как флаг броненосца «Потемкин». Оторванный от родной земли молодой чеченец в чахоточном Петербурге смотрит в камеру и подмигивает тем самым Ивану Мозжухину – а также всем вгиковцам, которые точно помнят «эффект Кулешова». Все искрит и движется, исчезает в мельесовском монтаже – настоящее, с поправкой на свойственное Федорченко чувство юмора. Не просто так ведь возникает во всем этом вареве еще и смешной инженер, решивший отправиться из Кавказа в Крым на своем «козломобиле». Или жестокие ученые, прибывшие в далекие земли за редким видом жужелицы.


Главное, впрочем, «Большие змеи Улли-Кале» находят не в эстетике старой пленки, но в магических вопросах. А что если Лев Толстой, пребывая на Кавказе, познакомился с учением Кунта-Хаджи Кишиева и на его основе создал свою концепцию «непротивления зла насилием»? Могло же такое быть? Вполне. А может калужская краеведческая легенда о пуховой шляпе Николая Гоголя имеет продолжение, и головной убор поднесли в подарок имаму Шамилю, в той самой Калуге поселенному? Почему бы и нет – куда-то же эта шляпа пропала, может имам забрал ее с собой в последний хадж. «Может» и «вдруг» пронизывают кино и неожиданно находят иллюстрации давней связи России и Кавказа, их вечного конфликта и поиска путей для сосуществования.

Эта история никуда не пропала, ее не закопали вместе с пленками. Федорченко изучает «автопортрет» художника Петра Захарова-Чеченца в Художественном музее Грозного, а монтаж безжалостно подсовывает нам еще одну хронику – кровопролитных боев за город, в общем-то совсем недавних. Российские солдаты позируют с этой картиной. Потом над городскими улочками несется русская песня, люди выкорчевывают борщевик Сосновского. Он же и сам отсюда, этот борщевик, а распространился по всей стране. «Чего Шамиль не смог – борщевик доделает», – приговаривают в поле. Память о давних обидах все также сильна и напоминает об институте кровной мести. Покуда она не свершится – мира не будет. К счастью, есть веками известные способы вражду пресечь. Можно пойти по пути Талиона – глаз за глаз, этот вариант почему-то предлагают в прокуратуре. А можно прийти в чужой дом, коснуться очага, стать сыном. Рискованно, конечно, но обычай требует на том размолвку закончить.


Может, этим Федорченко и занимался на Кавказе, поливая молоком землю у сванских башен, вглядываясь в мутные воды рек? Прекращал, в меру сил своих, давнее противостояние. Здесь режиссер постигает таинство зикра – молитвы, которая включает в себя упоминание божьего имени языком, сердцем и телом. Он тоже хочет эту практику испробовать. Спрашивает: «никто не обидится?». Никто. Режиссер пускается в религиозный пляс, в реке отражается православный храм – и нет в этом никакого противоречия. У Кавказа есть великая сила умиротворять и принимать всякую культуру. Здесь и итальянская комедия Дель Арте будет выглядеть к месту, чего уж говорить о русском аккордеоне. Стерпится-слюбится, было бы у всех желание договориться. Различия не очень-то и сильные. Жители Кавказа рассказывают легенды об огромных змеях, которые нет-нет да и встречаются путникам в горных районах. У нас на Урале, где по сюжету ждала своего часа пленка, все еще помнят сказания о Северном Полозе – суть та же. А если нет принципиальных разногласий, то не лучше ли сжечь ружья, как то завещал Лев Толстой, и просто любоваться окрестностями? На Кавказе ведь, как известно – рай земной.