№5 Тал, трудно не согласиться с ним, что отличную игру выдают актеры создавшие образы Ричарда Львиное Сердце и шерифа Ноттингема. Уровень мастерства выделяется. Что касается всеми, в т.ч. и мной, любимых актеров Шона Коннери и Одри Хепбёрн, то здесь ощущается режиссерская недоработка. Мэриам прекрасно укладывалась и в сюжет и в общую визуальную картину, пока была в монашеском облачении. И совершенно стала выпадать и из образа, и из общей картины, с этой нелепой прической, совершенно не идущей актрисе, и рядом с Робином она смотрелась, как из другой "оперы". Было обидно смотреть на прекрасную Одри Хепбёрн, которой режиссер не озаботился придать благородный вид, некогда красивой возлюбленной Робина. Химическая завивка ХХ века испортила образ, да и дуэт в целом. Понятно, что у монахини волосы пострижены, но Одри Хепбёрн именно стрижки идут - это ее причёска. Но не завивка же...Вот так одна прическа героини может испортить фильм.
Не будучи поклонницей историко-приключенческого фонда, тем не менее, в фильме много что заинтересовало.
№1: Ну и отзыв! Даже сподвиг глянуть этот фильм. С чего бы такое вдохновение у автора поста? )
И после чисто случайной гибели шерифа
С чего бы? Он его убил. Самым честнейшим образом. Еще не понял, на кой шерифу понадобился топор? Во-первых, как-то не очень честно с его стороны. Во-вторых, просто мечом даже с изувеченной рукой тот управлялся ловчее Робина Гуда, который в начале схватки хорошо поднадовал своему антагонисту и чуть не лишил того руки (а, может, даже и...того..., потому что рубанул несколько раз по одному месту и рана превратилась в месиво).
Элементы юмора иногда изрядно натянутые. Вообще довольно унылое зрелище. Мэриан и Гуд - это, я бы сказал, самое слабое и тухлое звено в этой картине, не смотря на то, какие актеры в этих ролях задействованы. А вот кто порадовал, так это Ричард Львиное Сердце и шериф Ноттингема. Последний вообще выдержанный, сдержанно ироничный, даже подкалывающий.
Фильм напомнил мне такую же унылую историю "Возвращение Ходжи Насреддина" с Тамерланом. Последняя хоть и унылая, но философская и крепкая. А "Возвращение Робин Гуда" - какие-то сомнительные сентиментальные причуды автора.
Я смотрел этот фильм в далёком 1978 г. Меня он тогда не впечатлил, тем более,что образ Робин Гуда уже четко отложился в сознании в лице Бориса Хмельницкого. Рижскую постановку я на тот момент посмотрел дважды. Коннери я тогда не знал, фильмов про Бонда,понятно,у нас никто не видел. Каких захватывающих подвигов можно ждать от лысого старика? Одри Хепбёрн мне была известна,благодаря фоткам паршивого качества,переснимаемых моим дедом из польских киножурналов. И только с возрастом,пересмотрев множество всяких "Робин Гудов", я пришел к выводу: этот фильм,пожалуй,самый стоящий. Возможно,с тех пор и началась моя любовь к эти двум актерам. После был "Убийство в Восточном экспрессе",где я по-прежнему не персонифицировал Коннери как актера и не старался запомнить его имя. И только в конце 80-х,с появлением видео,он открылся для меня во всей своей красе.Какое-то время вакантное место любимого актера, он пытался делить с Жаном Марэ. Как писали Ильф и Петров: ПОБЕДИЛА МОЛОДОСТЬ!. А Одри- это любовь на всю жизнь.
Борис Нежданов (Санкт-Петербург)11.04.2012 - 18:22:54
В советском кинопрокате фильм вышел под названием "Возвращение Робин Гуда" и привлек в первую очередь необычной трактовкой знакомого сюжета. Действие происходит лет на двадцать позже, чем в прочих фильмах о легендарном разбойнике. На экране сражаются постаревшие и усталые герои, пережившие свой расцвет и свою славу. Бои и поединки идут уже по инерции, годы очень сильно дают себя знать. Финал очень печальный: может быть, смерть от руки любимой женщины приносит желанный покой уставшему от жизни Робину, и целая эпоха уходит вместе с ним - эпоха благородных рыцарей и благородных разбойников...
Из книги Одри Хепберн "Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви". 2012 / Мне присылали сценарии, но все они меня не устраивали, сниматься в сценах убийств или насилия не хотелось, кроме того, я не могла оставить детей. Но однажды в Толошеназ приехал Ричард Лестер, который намеревался снимать "Возвращение Робин Гуда" и предлагал мне роль подруги постаревшего Робина - аббатисы Марион. Самого Робина Гуда играл мой обожаемый Шон Коннери, в фильме он не должен никого убивать, усмехаясь. Меня устраивало все, даже сроки съемки. Лестер обещал справиться за время летних каникул, чтобы я могла взять детей в Испанию и не нарушать их учебный ритм. К тому же меня ждал немалый гонорар - 760000 долларов за шесть недель съемок.
Совпало все, и я согласилась сниматься. Фильм тут же переименовали в "Робин Гуд и Марион", по-моему, совершенно зря. Я холодела от ужаса при одной мысли, что мне придется вернуться в свет софитов, за восемь лет совершенно отвыкла от съемочной суеты. Лестер действительно снимал быстро, сама манера мне была совершенно непривычна. После долгих предварительных разговоров о построении сцены, репетиций и десятков дублей, к которым я привыкла у Уайлера, съемки в один-два дубля были чем-то совершенно непривычным.
- Как снято?! Но мы же сделали всего два дубля?
- Достаточно.
- А крупный план?
Я привыкла, что оператор сначала снимает общий, потом решает, кого ему выделить для крупного плана, снимает отдельно почти каждого из актеров, выбирая для каждого свой ракурс, и только потом решается, что именно оставить. Когда-то для меня множество дублей было мучением, я играла лучше всего в первом, но постепенно привыкла и старалась даже тридцатый представлять себе единственным. Зато теперь, столкнувшись с необходимостью играть сразу "набело", почти запаниковала. Лестер ставил несколько камер, которые делали сразу все: общий план, средний и крупный, будучи нацеленными на разных актеров. Быстро, но непривычно. Я любила все отрепетировать, четко осознать каждое предстоящее движение и только тогда выходить на площадку. Шон Коннери, напротив, с легкостью играл сразу все, что угодно. Но все шли мне навстречу, помогая и помогая, словно я все та же девчонка на съемках "Римских каникул".
Забавно, но я каждый свой фильм, каждую роль сравнивала с "Римскими каникулами" вовсе не потому, что получила за них "Оскара", а потому, что это действительно эталон жизни на съемочной площадке. Режиссеров сравнивала с Уайлером, актеров с Грегори Пеком, а операторов с Янгом. А себя с кем?
Я радовалась и ужасалась скорости съемок, ведь иногда даже происшествия превращались в кадры из фильма, так было, когда повозка, в которой мы переправлялись через реку, опрокинулась и мы оказались по колено в воде. Операторы не остановили съемку, Лестер уверял, что кадры получились замечательные.
Моим мальчикам совсем не понравилась их мама в грубом монашеском одеянии, зато очень понравилось оружие Робин Гуда и возможность почувствовать себя в окружении настоящих средневековых разбойников.
Сам фильм шедевром не стал, ведь главные герои немолоды и не слишком счастливы, современного зрителя мало интересовали личные переживания людей в возрасте, решивших начать жизнь сначала и попробовать "вспомнить" свою любовь. /
Хочется поблагодарить авторов, которые подошли к бессмертному сюжету, если не новаторски, то точно не по шаблону.
Отказавшись от привычных, почти сказочных похождений лучшего лучника, они взяли в разработку вполне исторический ракурс. Неразлучная пара - Робин Гуд и Крошка Джон - возвращаются из Франции 20 лет спустя. Оба израненные, оба в летах, оба чуток тормозные: тут прихромнут, там покряхтят, то в груди кольнет, то в коленку стрельнет… Вот один промахнулся, вот у второго меч выбили, и кабы не Малютка Джон – каюк бы легенде Шервудского леса. Силы подводят, дыхалка не та, ловкость изменила, прыти убыло…
Не совсем обычный расклад, не правда ли? Только это не заумный режиссерский ход ради каких-то особых спецэффектов или иных сенсационных целей. Просто - авторская концепция, самодостаточная и ценная: реализм в истории называется. Причем, этот, порою, чуждый зрелищности, трюкачества и экспрессивности прием себя вскоре оправдывает. Ведь вот и я, начав с иронической нотки, быстро успокоился, ибо… увлекся по-настоящему: серьезно, интересно, умно.
Тут, раз уж на экране рана, то и тебя почти физически корежит. Такой показ настраивает не на легендарность, - на правду жизни.
Поэтому в поступках, да и во всей прорисовке знаменитых «средневековых суперменов» (Ричард Львиное сердце, Робин Гуд, Маленький Джон, Тук) нет ничего геройского, пафосного, не натурального. Тот же Ричард воспринимается как угодно, но только не эталоном рыцарской чести и доблести. В облицовке Ричарда Харриса этот совершенно выпотрошенный, изможденный старик – ну, никак не самый сильный человек 12-го века, голыми руками разбрасывавший людей – дюжинами, и душивший зверей - пачками.
На родине Робин (лысый, сухопарый немолодой Шон Коннери), разумеется, встречает старых знакомцев: толстяка Тука, заклятого врага Ноттингемского шерифа и, само собой, Ее – свою Мэрион, единственную любовь, несмотря на массу женщин, залучённых за годы Крестовых походов. Время не пощадило и Мэрион, 20 лет блюдущую верность в монастыре, а потом, по возвращении любимого, снова - Верную и Единственную Жену великого героя.
В сущности, само название «Робин и Мэрион» какое-то чересчур камерное, большинству ни о чем не говорящее. Куда верней было бы что-то вроде «Большой любви Робина Гуда» или «Смерти Робина Гуда». Хотя, куда ни кинь – банальный клин. И все-таки, это именно психологически хронизированная баллада о смерти…
Во всяком случае, уже после стартовой смерти короля Ричарда Львиное сердце, которому лучник из Шервудского леса 20 лет служил «усмирителем звериных страстей», зритель ощущает некий унылый надлом, слышит беззвучный мотив-некролог… рыцарству. Да и кем, если не рыцарем леса, был сам Робин Гуд?
По всему выходит, что утомленный, пресыщенный, разочарованный Робин отправляется домой, в Англию, не столько воевать за бедноту, сколько тихо и спокойно умереть. Этим объясняются сквозящие леность и пессимизм, с которыми он бьется против вышколенных солдат шерифа или закованных в латы посланцев короля Джона. Отсюда – инерционное равнодушное безразличие, с коим он принимает все решения, в том числе по приему в свою ватагу новых бойцов, так долго ждавших своего легендарного предводителя.
Робин устал, и Мэрион, как никто другой, чувствует и понимает всё, как и то, что его скоропалительное решение – «снять все проблемы» в поединке с шерифом – диктуется диким опустошением человека, от которого все по-прежнему ждут чуда, а он давно устал командовать и даже сражаться. Устал интеллектуально и чисто физически. Перегорел! Как и Булгаковский мастер, Робин жаждет покоя. Но спасителен ли покой для таких кипучих натур, вот в чем вопрос? И не потому ли он наивно поставил все, что имел, на кон, имя которому «ставка ценою в жизнь»?!
И да, и нет. Ибо Поединок с шерифом Ноттингема – это тот Поступок, к коему оба шли всю жизнь. Ведь и королевский страж Шервудского леса шериф, подобно неуловимому Робину, все эти годы жил только этим, только ради этой встречи шлифовал свое беспримерное фехтовальное искусство. И вовсе не угроза плахи, обещанной королем в случае очередного упущения атамана разбойника, подвигла шерифа на тот Главный Поединок.
Даже по малому счету шериф пару-троечку раз снисходительно позволил Робину с Джоном уйти и от преследования, и из стопроцентно гарантирующей плен засады. Он даже не пожалел собственных «гвардейцев» спецкурьеру короля, прибывшему схватить Робина Гуда, заведомо зная, что тому ничего не светит. И все потому лишь, что никто другой не смел посягать на голову и свободу человека, жизнь коего все эти долгие годы служила залогом его существования, а честное убийство коего – целью и оправданием 20-летней скуки и тоски. Шериф смертельно скучал по Робину, Робин – по своему врагу-другу. Оба настолько ненавидели\любили друг друга, что, буквально, срослись в так сказать стимулирующей созависимости, точно родные братья-двойники.
Это хорошо поняла Мэрион (Одри Хепберн). И после чисто случайной гибели шерифа (вслед за коварно-начальной обманкой-заманкой Робина тот вел по очкам всю вторую половину поединка) она «вылечила» серьезно раненного любимого. То есть - отравила: его и себя, ускорив, таким путем, великий переход. Аллюзии с «Мастером и Маргаритой» налицо…
Можно соглашаться или ругаться с Мэрион (читай: авторами фильма), но своя логика в этом есть. Слабый, высушенный, исшрамленный, переохлажденный Робин Гуд, которому никто не нужен, в том числе доверившиеся йомены, не может длить новой стадии своего, теперь уже растительного, состояния. Спорно? Однако, факт - кино-факт.
В принципе, перед нами дубль-ситуация. Финальная сцена смерти Робина по ряду деталей повторяет гибель Ричарда I в начале картины: те же симптомы замерзших членов и общей вялости. Это называется: остывшая кровь.
Кстати, последняя неделя экранной жизни короля Ричарда вполне согласуется с документальной: легко раненный в плечо шальной стрелой, коронный герой 3-го крестового похода в считанные дни «сгорел» от заражения крови.
Заканчивается все стильно и символически: прощальная стрела, пущенная Робином («Куда упадет стрела, там и похороните нас»), уносится в чистое небо.
А под окном сиротливо догнивают яблоки. Из них одно лишь свежее. Кому принадлежат сморщенные: Робину ли с Мэрион, Робину ли с шерифом?..
А спелое? Возможно по справедливости оно таки достанется скромному Малютке Джону, который не только всю жизнь сокрыт был в тени славы великого друга и беззаветно спасал его, но и безмолвно любил его супругу – красавицу Мэрион…
Вот кто рыцарь без страха и упрека… Такие двигают историю, но память почему-то не сохраняет потомкам их имен…
отзывы
Не будучи поклонницей историко-приключенческого фонда, тем не менее, в фильме много что заинтересовало.
Элементы юмора иногда изрядно натянутые. Вообще довольно унылое зрелище. Мэриан и Гуд - это, я бы сказал, самое слабое и тухлое звено в этой картине, не смотря на то, какие актеры в этих ролях задействованы. А вот кто порадовал, так это Ричард Львиное Сердце и шериф Ноттингема. Последний вообще выдержанный, сдержанно ироничный, даже подкалывающий.
Фильм напомнил мне такую же унылую историю "Возвращение Ходжи Насреддина" с Тамерланом. Последняя хоть и унылая, но философская и крепкая. А "Возвращение Робин Гуда" - какие-то сомнительные сентиментальные причуды автора.
Совпало все, и я согласилась сниматься. Фильм тут же переименовали в "Робин Гуд и Марион", по-моему, совершенно зря. Я холодела от ужаса при одной мысли, что мне придется вернуться в свет софитов, за восемь лет совершенно отвыкла от съемочной суеты. Лестер действительно снимал быстро, сама манера мне была совершенно непривычна. После долгих предварительных разговоров о построении сцены, репетиций и десятков дублей, к которым я привыкла у Уайлера, съемки в один-два дубля были чем-то совершенно непривычным.
- Как снято?! Но мы же сделали всего два дубля?
- Достаточно.
- А крупный план?
Я привыкла, что оператор сначала снимает общий, потом решает, кого ему выделить для крупного плана, снимает отдельно почти каждого из актеров, выбирая для каждого свой ракурс, и только потом решается, что именно оставить. Когда-то для меня множество дублей было мучением, я играла лучше всего в первом, но постепенно привыкла и старалась даже тридцатый представлять себе единственным. Зато теперь, столкнувшись с необходимостью играть сразу "набело", почти запаниковала. Лестер ставил несколько камер, которые делали сразу все: общий план, средний и крупный, будучи нацеленными на разных актеров. Быстро, но непривычно. Я любила все отрепетировать, четко осознать каждое предстоящее движение и только тогда выходить на площадку. Шон Коннери, напротив, с легкостью играл сразу все, что угодно. Но все шли мне навстречу, помогая и помогая, словно я все та же девчонка на съемках "Римских каникул".
Забавно, но я каждый свой фильм, каждую роль сравнивала с "Римскими каникулами" вовсе не потому, что получила за них "Оскара", а потому, что это действительно эталон жизни на съемочной площадке. Режиссеров сравнивала с Уайлером, актеров с Грегори Пеком, а операторов с Янгом. А себя с кем?
Я радовалась и ужасалась скорости съемок, ведь иногда даже происшествия превращались в кадры из фильма, так было, когда повозка, в которой мы переправлялись через реку, опрокинулась и мы оказались по колено в воде. Операторы не остановили съемку, Лестер уверял, что кадры получились замечательные.
Моим мальчикам совсем не понравилась их мама в грубом монашеском одеянии, зато очень понравилось оружие Робин Гуда и возможность почувствовать себя в окружении настоящих средневековых разбойников.
Сам фильм шедевром не стал, ведь главные герои немолоды и не слишком счастливы, современного зрителя мало интересовали личные переживания людей в возрасте, решивших начать жизнь сначала и попробовать "вспомнить" свою любовь. /
Отказавшись от привычных, почти сказочных похождений лучшего лучника, они взяли в разработку вполне исторический ракурс. Неразлучная пара - Робин Гуд и Крошка Джон - возвращаются из Франции 20 лет спустя. Оба израненные, оба в летах, оба чуток тормозные: тут прихромнут, там покряхтят, то в груди кольнет, то в коленку стрельнет… Вот один промахнулся, вот у второго меч выбили, и кабы не Малютка Джон – каюк бы легенде Шервудского леса. Силы подводят, дыхалка не та, ловкость изменила, прыти убыло…
Не совсем обычный расклад, не правда ли? Только это не заумный режиссерский ход ради каких-то особых спецэффектов или иных сенсационных целей. Просто - авторская концепция, самодостаточная и ценная: реализм в истории называется. Причем, этот, порою, чуждый зрелищности, трюкачества и экспрессивности прием себя вскоре оправдывает. Ведь вот и я, начав с иронической нотки, быстро успокоился, ибо… увлекся по-настоящему: серьезно, интересно, умно.
Тут, раз уж на экране рана, то и тебя почти физически корежит. Такой показ настраивает не на легендарность, - на правду жизни.
Поэтому в поступках, да и во всей прорисовке знаменитых «средневековых суперменов» (Ричард Львиное сердце, Робин Гуд, Маленький Джон, Тук) нет ничего геройского, пафосного, не натурального. Тот же Ричард воспринимается как угодно, но только не эталоном рыцарской чести и доблести. В облицовке Ричарда Харриса этот совершенно выпотрошенный, изможденный старик – ну, никак не самый сильный человек 12-го века, голыми руками разбрасывавший людей – дюжинами, и душивший зверей - пачками.
На родине Робин (лысый, сухопарый немолодой Шон Коннери), разумеется, встречает старых знакомцев: толстяка Тука, заклятого врага Ноттингемского шерифа и, само собой, Ее – свою Мэрион, единственную любовь, несмотря на массу женщин, залучённых за годы Крестовых походов. Время не пощадило и Мэрион, 20 лет блюдущую верность в монастыре, а потом, по возвращении любимого, снова - Верную и Единственную Жену великого героя.
В сущности, само название «Робин и Мэрион» какое-то чересчур камерное, большинству ни о чем не говорящее. Куда верней было бы что-то вроде «Большой любви Робина Гуда» или «Смерти Робина Гуда». Хотя, куда ни кинь – банальный клин. И все-таки, это именно психологически хронизированная баллада о смерти…
Во всяком случае, уже после стартовой смерти короля Ричарда Львиное сердце, которому лучник из Шервудского леса 20 лет служил «усмирителем звериных страстей», зритель ощущает некий унылый надлом, слышит беззвучный мотив-некролог… рыцарству. Да и кем, если не рыцарем леса, был сам Робин Гуд?
По всему выходит, что утомленный, пресыщенный, разочарованный Робин отправляется домой, в Англию, не столько воевать за бедноту, сколько тихо и спокойно умереть. Этим объясняются сквозящие леность и пессимизм, с которыми он бьется против вышколенных солдат шерифа или закованных в латы посланцев короля Джона. Отсюда – инерционное равнодушное безразличие, с коим он принимает все решения, в том числе по приему в свою ватагу новых бойцов, так долго ждавших своего легендарного предводителя.
Робин устал, и Мэрион, как никто другой, чувствует и понимает всё, как и то, что его скоропалительное решение – «снять все проблемы» в поединке с шерифом – диктуется диким опустошением человека, от которого все по-прежнему ждут чуда, а он давно устал командовать и даже сражаться. Устал интеллектуально и чисто физически. Перегорел! Как и Булгаковский мастер, Робин жаждет покоя. Но спасителен ли покой для таких кипучих натур, вот в чем вопрос? И не потому ли он наивно поставил все, что имел, на кон, имя которому «ставка ценою в жизнь»?!
И да, и нет. Ибо Поединок с шерифом Ноттингема – это тот Поступок, к коему оба шли всю жизнь. Ведь и королевский страж Шервудского леса шериф, подобно неуловимому Робину, все эти годы жил только этим, только ради этой встречи шлифовал свое беспримерное фехтовальное искусство. И вовсе не угроза плахи, обещанной королем в случае очередного упущения атамана разбойника, подвигла шерифа на тот Главный Поединок.
Даже по малому счету шериф пару-троечку раз снисходительно позволил Робину с Джоном уйти и от преследования, и из стопроцентно гарантирующей плен засады. Он даже не пожалел собственных «гвардейцев» спецкурьеру короля, прибывшему схватить Робина Гуда, заведомо зная, что тому ничего не светит. И все потому лишь, что никто другой не смел посягать на голову и свободу человека, жизнь коего все эти долгие годы служила залогом его существования, а честное убийство коего – целью и оправданием 20-летней скуки и тоски. Шериф смертельно скучал по Робину, Робин – по своему врагу-другу. Оба настолько ненавидели\любили друг друга, что, буквально, срослись в так сказать стимулирующей созависимости, точно родные братья-двойники.
Это хорошо поняла Мэрион (Одри Хепберн). И после чисто случайной гибели шерифа (вслед за коварно-начальной обманкой-заманкой Робина тот вел по очкам всю вторую половину поединка) она «вылечила» серьезно раненного любимого. То есть - отравила: его и себя, ускорив, таким путем, великий переход. Аллюзии с «Мастером и Маргаритой» налицо…
Можно соглашаться или ругаться с Мэрион (читай: авторами фильма), но своя логика в этом есть. Слабый, высушенный, исшрамленный, переохлажденный Робин Гуд, которому никто не нужен, в том числе доверившиеся йомены, не может длить новой стадии своего, теперь уже растительного, состояния. Спорно? Однако, факт - кино-факт.
В принципе, перед нами дубль-ситуация. Финальная сцена смерти Робина по ряду деталей повторяет гибель Ричарда I в начале картины: те же симптомы замерзших членов и общей вялости. Это называется: остывшая кровь.
Кстати, последняя неделя экранной жизни короля Ричарда вполне согласуется с документальной: легко раненный в плечо шальной стрелой, коронный герой 3-го крестового похода в считанные дни «сгорел» от заражения крови.
Заканчивается все стильно и символически: прощальная стрела, пущенная Робином («Куда упадет стрела, там и похороните нас»), уносится в чистое небо.
А под окном сиротливо догнивают яблоки. Из них одно лишь свежее. Кому принадлежат сморщенные: Робину ли с Мэрион, Робину ли с шерифом?..
А спелое? Возможно по справедливости оно таки достанется скромному Малютке Джону, который не только всю жизнь сокрыт был в тени славы великого друга и беззаветно спасал его, но и безмолвно любил его супругу – красавицу Мэрион…
Вот кто рыцарь без страха и упрека… Такие двигают историю, но память почему-то не сохраняет потомкам их имен…